«Помню на реке Кусун священное дерево, все покрытое резьбой, орнаментами, барельефами и все увешанное «севохи» (деревянная фигурка, изображающая лесного духа). У меня не было средств на наем лодки (я шел с котомкой), и потому оно осталось на месте… Там же, на той же реке, около устья притока Уленгоу, я видел колоссального «севохи» в две сажени величиною. Он поразил меня своею оригинальностью и своими резными украшениями. Это было в 1907 г. В ту зиму я с трудом дошел до Бикина», — писал Владимир Арсеньев в Русский музей. А еще через год решил вернуться и забрать «севохи» с собой.
В августе 1911 г. Владимир Арсеньев вновь отправился на Кусун: «Множество изображений медведей, тигров, людей разбросано там и сям по земле. Черепа медведей, медвежьи лапы повешены на деревья и т. д. Перед юртой стоят выкорчеванные пни, воткнутые в землю стволами и вверх корнями («накасэ»). На этих пнях вырезаны грубые подобия человеческих лиц, самые корни изображают волосы. Тут же, где-нибудь поблизости, стоят две или три лиственницы без сучьев и с кольцевыми вырезами по коре. Иногда на лиственницах укреплены деревянные птицы — «куан». На дороге, ведущей к юрте, поставлены колья с изображением человеческих голов («цзайгда»); они тоже ограждают жилище шамана от посягательств черта».
На птице «куан» шаман посылал своего духа-помощника на борьбу с «чертом» и летал сам. Одновременно птица «куан» («гаха-куа») служила жертвенником для сжигания сухих листьев багульника перед началом камлания. Одним из главных атрибутов вместилища духов являлся и девятигранный ритуальный столб «тху», увенчанный изображением человека и обвитый змеей.
Со стойбища на реке Уленгоу (р. Лосевка), левом притоке реки Кусун (р. Максимовка, Тернейский район), Арсеньев привез в Хабаровский музей комплекс охранителей удэгейского шамана. В него входило шесть большеразмерных скульптур: главный «сэвэн» Мангни («манга ни» — «сильный человек»), вооруженный саблей, копьем и мечом на голове; помощники Мангни — «сэвэны» Ни — антропоморфные фигуры с такими же грозными навершиями-мечами.
Эти изображения должны были защищать шамана и его жилище от злых сил. А два «сэвэна» Накасэ из перевернутых корневищ деревьев служили своеобразным столом для жертвоприношений. На них кладется пища для «сэвохи». Когда «сэвохи» едят, то «накасэ» охраняют дом шамана.
Сам Арсеньев так описывал этих духов: «Жилище шамана обставляется особыми «севонами». На самом видном месте стоит огромный «севохи» Мангни (буквы «н» и «г» произносятся вместе с носовым звуком), именно тот, которому служит шаман и который помогает шаману в камлании. У него на груди сделаны изображения металлических зеркал. В них отражаются злые духи, приближающиеся к дому шамана.
Мангни пустотелый, что означает голод. Он должен пожрать черта. Сердце сделано в виде птицы. Оно должно трепетать так, как бьется привязанная за ноги птица. Сбоку изображение жабы. Без этого знака «севохи» будет безжизненным куском дерева. На ногах вырезаны ящерицы (Эхелля) — символы быстрого движения. Ноги должны двигаться так же быстро, как бегают ящерицы в теплый солнечный день. Руки обернуты змеями, чтобы они не были ломкими; на руках шесть пальцев, чтобы он крепче держал в руке копье. Рядом с Мангни стоят два его помощника об одной ноге. На голове у них прикреплены огромные пешни вроде мечей. Они без рук, чтобы всю силу удара могли сосредоточить в голову».
Этнограф-искусствовед С. В. Иванов в письме Л. Я. Штернбергу от 17 июня 1927 г. так описывал свои впечатления от увиденного Мангни Арсеньева: «В Хабаровском музее меня поразили коллекции удэгейских деревянных идолов, собранные Арсеньевым. Эта скульптура совершенно своеобразная и не похожа на гольдскую и гиляцкую. Незабываемое впечатление производит центральный идол Мангни, охраняющий дом шамана. Он представляет собою совершенно исключительное явление с многих точек зрения.
Во-первых, по своим размерам это уникум. Ни в одном музее ничего подобного я никогда не видел. В скульптуре народов СССР он представляет собою единственный экземпляр монументальной скульптуры. Я, со своей стороны, думаю, что в Академическом музее должна быть копия этого идола, либо в подотделе искусства Сибири, либо в Эволюционном отделе.
Указанный идол, кроме своих размеров, отличается от всех известных нам скульптурных произведений Амурского края еще и своим удивительным реализмом: ноги и руки его расчленены, очень хорошо сделаны пальцы рук, держащие копье, своеобразно лицо; одна рука занесена над головой и как бы готовится нанести удар врагу. Остальные идолы той же группы также совершенно своеобразны и полны реализма».
Впечатления от увиденного не оставляли Иванова и через 40 лет! «Размер деревянного идола: высота вместе с мечом, укрепленным на голове, — 2,28 м, без меча — 1,85 м. Эта монументальная скульптура и до настоящего времени остается уникальной, как и во времена В. К. Арсеньева. Она, по-моему, дважды была опубликована. Один раз в каталоге, изданном Хабаровским музеем, второй — в статье Е. Г. Кагарова на немецком в 1929 г. Копии с идолов не были сделаны, их нет в Музее антропологии и этнографии».
Сегодня комплекс шамана с Кусуна находится в зале «Культура коренных народов» Хабаровского музея вместе с фрагментами пристанища духов — священного дерева удэгейского шамана «тэсун». По словам смотрителей музея, ночью иногда здесь кто-то ходит, иногда самопроизвольно срабатывает сигнализация.
Так, например, происходило в одно и то же время в полночь несколько дней подряд. Сигнализация срабатывала на движение. Вызывали тогда милицию, техников. Зал был полностью осмотрен, но никто не обнаружен. Сигнализация была признана исправной. А в следующую ночь все повторилось.
Из комплекса как-то исчез, а потом также неожиданно появился самый большой «сэвэн» в экспозиции «Дым-Яга-Тыэнку» — помощник шамана удэхе — самый страшный зверь (с крыльями и с вырезанными на спине змеями — «модули»), который, по преданиям, мог летать и плавать.
«Удэгейский комплекс шамана, который у нас представлен в экспозиции, в былые времена был призван защищать племя от злых духов, — рассказывала заместитель генерального директора музея по научной работе Татьяна Мельникова. — По преданию, именно на этом шаманском столбе селились духи («сэвэны»), там они и отдыхали. Так вот, в один прекрасный день к нам в музей пришел пожилой человек (шаман) и спросил: ну как, по ночам духи шумят? Мы не знали, что ответить… Охранники слышали какие-то шорохи. Но ведь всякое может померещиться.
Тогда незнакомец и провел в зале этнографии камлание, это такое специальное ритуально-сакральное действо, когда устанавливается контакт с духами. Мы слышали, как, обращаясь к вещам, выставленным в экспозиции, он сказал: «Вот это будет ваш дом, здесь и живите». Нам он рассказал, что духи, которые не могли обрести спокойствие, отныне будут жить на шаманском дереве. И еще посоветовал: рядом с «сэвэнами» ставить маленькую пиалу с водкой. Мол, духи тогда и буянить не будут.
Не всегда, конечно, удается водку наливать. Есть одна особенность: если водка в пиале будет долго стоять, то, опять же по преданию, в нее вселяются черти, и вот тогда случится настоящий бунт вещей и духов. А кто же будет выпивать водку? Вот и не наливаем. Разве что в санитарный день да по великим праздникам, когда наши сотрудники вспомнят, что надо немножко плеснуть, успокоить духов.
Я считаю, что в любом музее должна быть некая тайна, привидение, сгусток энергии. Так сказать, музейный дух. У нас ведь много экспонатов культовых, несущих на себе ауру хозяина, память слов, вековых молитв. А почему бы этой информации иногда не вырываться наружу? Вот отсюда и привидения в музее. Кто их видел?»
Юрий УФИМЦЕВ, специально для «К»
