Можно ли прокормиться писательским ремеслом, как чувствуют себя издательства в условиях тотальной гаджетизации и горят ли рукописи? На эти и другие вопросы «К» ответила Елена Шубина, глава «Редакции Елены Шубиной» издательства «АСТ», посетившая Владивосток с серией лекций «Большая книга: встречи в провинции».
— Елена Даниловна, может ли писатель сегодня в принципе жить гонорарами?
— Этот вопрос встает начиная с тиража не менее 50 тыс. экземпляров. Потому что экономика книги образуется очень простым образом.
Если мы принимаем рукопись и готовим ее к изданию, то рассчитываем бюджет, куда закладывается стоимость бумаги, типографских расходов, другие наши затраты, а гонорар выплачивается автору исходя из тиража. Первый тираж обычно не превышает полторы-две тысячи — это достаточно скромный аванс — «зарплата» в районе $500. А дальше, как и во всем мире, коммерческий успех будет зависеть от читателя.
Популярный сегодня Евгений Водолазкин (в 2015 г. написал текст Тотального диктанта. — Прим. «К») начинал с трех тысяч экземпляров с каким-то минимальным авансом, потом книгу допечатывали, и вместе с количеством читателей росли доходы автора. Все проценты от суммарной стоимости тиража сразу оговариваются в договоре с издательством, никакого романтического подхода здесь быть не может, ведь книга — продукт со своей экономикой.
— С началом кризиса стал ли этот продукт более дорогим?
— Конечно, курсы валют играют огромную роль. Вместе с евро и долларом поползли вверх цены на импортную бумагу, которая до кризиса по цене принципиально не отличалась от российской. Может быть, покупая литературу, причем не карманные варианты в мягких обложках, вы обращали внимание, что бумага уже не та — не такая хорошая, серая. Увы, издательства вынуждены сокращать издержки, в целом экономика книги стала более дорогой, и это не может не отражаться на гонорарах.
Прокормиться писательским ремеслом становится все сложнее. Кстати, не только у нас. Не случайно за рубежом многие, даже прославленные, авторы преподают в университете, работают в газете и т. д. Лишь очень небольшое количество из них может жить только литературным трудом.
— Начинающие литераторы часто жалуются, что вот послали рукопись в издательство, а ответа нет. В чем обычно причина — не заметили, не понравилось, нужно действовать через какие-то другие каналы?
— Я могу дать чисто практический совет: никогда не нужно ничего посылать «на деревню дедушке». Действуйте прицельно, а не отправляйте рукопись секретарю, который ее не заметит или благополучно о ней забудет.
Кроме резюме не забудьте указать во вложении свое имя, потому что иначе ваш след легко потерять. Долгое время на рабочем столе у меня хранилась рукопись со странным названием — что-то вроде «Уши от мертвого Андрюши». Автор не подписался и остался для нас неизвестным. («Книга сказок и историй» Ирины Глебовой. — Прим. «К»).
— Бывает ли такое, что, прочитав чью-то рукопись, вы отказываете автору, а потом он передает ее в другое издательство, и книга выстреливает?
— Ну конечно! У меня было два случая, когда я просто рыдала, что не рассмотрела бриллиант. А бывает и такое, что к нам приходят авторы, которым точно так же отказали в других издательствах, мы их принимаем и потом об этом не жалеем. Не всегда возможно угадать, мы же не машина и тоже совершаем ошибки.
Даже больше скажу: Борис Акунин, сегодня известный миллионными тиражами, поначалу довольно долго ходил со своими книжками по издателям, и никто не понимал, что это за писатель такой, не разглядел будущие бестселлеры, пока, наконец, в «Захарове» не приняли его книги и не выстроили для них правильную маркетинговую политику. Конечно, другие издатели очень сожалели о своей недальновидности.
— А кого разглядели вы? Можете назвать пару имен?
— На самом деле таких авторов немало. Захара Прилепина я узнала, когда ему было 25 и он только начинал свою литературную карьеру. Тот же Роман Сенчин развивался вместе с нами. Очень здорово, когда ты начинаешь печатать молодого писателя, а потом наблюдаешь, как он становится признанным мастером. Хотя это постоянная работа, и порой даже наступает какое-то отчаяние, когда читать мучительно не хочется.
Для меня чтение — уже постоянный труд, исключая, может быть, детективы Агаты Кристи, которые всегда помогают расслабиться. Кроме того, обратная сторона медали заключается в том, что приходится отказывать. К этому нельзя привыкнуть, и это трудно, особенно если человек тебе симпатичен.
— Может быть, начинающему автору следует воспользоваться тяжелой артиллерией — услугами литературного агента? Есть ли вообще такие услуги на российском рынке или это больше западная модель?
— Литературный агент — профессия, которая сейчас только разворачивается. В России пока не так много таких агентств, но с некоторыми из них у нас сложились замечательные отношения, причем иногда они присылают нам рукописи, иногда мы им, а потом работаем уже совместно. Но вы должны понимать, что агенты ведут очень жесткий отбор и принимают далеко не всякую рукопись, так что начинающему автору будет крайне непросто заручиться такой поддержкой.
— Если издавать книги за рубежом, как заинтересовать иностранную аудиторию?
— Русская литература не очень широко котируется на международном рынке, особенно англоязычном. И когда я говорила с зарубежными агентами на предмет того, чем же все-таки можно заинтересовать их читателя, они отвечали: «Все очень просто. Есть представление о том, что русская литература — это Толстой, Достоевский, Чехов». Надо, чтобы была какая-то национальная экзотика плюс перевод, потому что любой наш роман в переводе может оказаться вполовину длиннее русскоязычного текста.
Однако предугадать никогда нельзя, и на этом рынке случаются неожиданные вещи. Так, за рубежом читатели очень тепло приняли роман Водолазкина «Лавр». Я это объясняю тем, что здесь как раз такой экзотический материал, чем-то напоминающий Умберто Эко, близкий по восприятию иноязычной аудитории. Прекрасно издают за границей Людмилу Улицкую и Владимира Сорокина. А еще есть спрос на молодых авторов, но именно чтобы было ощущение свежей крови, того, что происходит здесь и сейчас.
— Нельзя не задать вопрос, наверное, уже набивший оскомину. Как вся эта гаджетизация, электронная революция отразились на издательском бизнесе?
— Если говорить с практической точки зрения, разумеется, гаджеты оттягивают какую-то часть тиражей, но с бумажной книгой, я думаю, ничего не произойдет, потому что сам чувственный контакт с ней — это настоящее чудо. Кстати, многие издательства, и наше в том числе, точно так же продают электронные версии, но это делается больше для авторов, потому что пиратство процветает вокруг.
Электронная революция — свершившийся факт, заходиться в историке, отнимать у людей гаджеты, навязывать им бумагу — совершеннейшая глупость. Все равно обаяние книги, именно книги, останется с нами. Я даже расскажу вам такую интересную вещь: есть писатели, причем очень большие писатели, которые категорически не хотят, чтобы их читали на электронных носителях. Например, Милан Кундера, прекрасный человек, который живет во Франции и пишет по-французски, в каждый договор вписывает пункт о том, что запрещает электронную версию своих произведений и согласен издаваться только в бумажном варианте. Один из моих авторов, Дмитрий Быков, приводит такой аргумент: если человек оказался в пещере и там нет электричества, любой гаджет будет ему бесполезен, но книга — настоящая, бумажная, вне технологий и времени, — неуязвима.
— Вы прогулялись по Владивостоку? Что скажете об этом городе — способен он вдохновить?
— Впечатления чудесные! Я побывала в районе маяка, где один из моих авторов Василий Авченко совершил показательный заплыв и добыл со дна морские звезды — это экзотика для тех, кто живет вдали от моря. Здесь даже воздух особенный, морской. Прогулялась по Светланской, вдоль набережной, и подумала, что Владивосток — тоже город-цитата, хотя так мы обычно говорим про Москву или Санкт-Петербург.
Недавно меня пригласили в Китай, я отказалась, потому что здесь создалось впечатление, что в Китае я уже побывала.
Ну и, конечно, впечатляет рельеф. Когда мы ехали в машине, я восхитилась: «Какие горы!», на что меня тут же поправили: «Это не горы, это сопки!» Я поняла, что сказала ужасную бестактность, и теперь, конечно, всегда буду говорить только «сопки».
Юлия ПИВНЕНКО
