Перед нами — ученый, который большую часть жизни провел не только в лабораториях, но и в экспедициях по лесам, степям и болотам Евразии, изучая вирусы. Эти существа время от времени, как «коварный» COVID-19, покидают своих природных биологических хозяев — животных и косят человечество. Профессор Михаил Щелканов объясняет, почему важно идти «в поля» и «мониторить» потенциально опасные инфекции в их естественной среде.
— Михаил Юрьевич, как получилось, что вы стали вирусологом?
— Я заканчивал факультет физико-химической биологии Московского физико-технического института. Знаменитая на весь мир «система физтеха» предполагает, что на четвертом курсе студенты начинают работать в научных лабораториях. Когда стал искать базу, мне предложили пойти в Институт вирусологии имени Ивановского, там как раз требовались специалисты по полимеразной цепной реакции. Дело в том, что кафедру молекулярной биофизики МФТИ, на которой я учился, возглавлял известный специалист Максим Давидович Франк-Каменецкий. На кафедре мы впервые работали с полимеразной цепной реакцией. В современном понимании вообще без всякого оборудования, тем не менее получали интересные результаты.
Придя в Институт вирусологии им. Д. И. Ивановского, я довольно быстро увлекся классической вирусологией, защитил кандидатскую диссертацию, пошел в докторантуру, где мне посчастливилось учиться под научным руководством академика Дмитрия Константиновича Львова — ученика основоположника концепции природной очаговости Евгения Никаноровича Павловского. С докторантуры и началась моя работа в эколого-вирусологических экспедициях на юге европейской части России, в Западной и Восточной Сибири, на Дальнем Востоке и Монголии. Мы исследовали природные очаги инфекционных заболеваний, изучали и описывали новые для науки вирусы, хранящиеся в Государственной коллекции вирусов Российской Федерации.
Когда Институт вирусологии им. Д. И. Ивановского потерял свой самостоятельный статус и экспедиционные исследования оказались свернуты, я принял решение переехать во Владивосток, имея в виду, что именно здесь находится «колыбель» концепции природной очаговости. По итогам особой экспедиции Наркомздрава СССР 1937–1939 гг. по изучению клещевого энцефалита Евгений Павловский впервые изложил основы теории природной очаговости в своем докладе на общем собрании Академии наук в 1939 г., а позже здесь же Георгий Сомов развивал идею сапронозных инфекций.
Надо понимать: чем выше общий уровень биоразнообразия, тем более сложные и неожиданные схемы функционирования природных очагов могут обнаружиться. В Приморье колоссальное биологическое разнообразие, здесь совместно обитают виды, характерные для южных и северных широт. Поэтому существуют очень интересные природные очаги инфекционных заболеваний. Допустим, клещевой энцефалит развивался здесь по-особенному, он имеет своеобразные отличия от других территорий, таких как Западная Сибирь или европейская Россия.
— Люди привыкли воспринимать болезни как данность. Зачем нам изучать источники инфекции в природе?
— Любые фундаментальные исследования в области вирусологии имеют несомненный прикладной характер и приносят очевидную пользу. Это редкий случай, аналогичный тому, как фундаментальные исследования в области ракетной техники имеют очевидный военно-прикладной характер. Аналогия очень уместная.
Возбудители природно-очаговых заболеваний являются сочленами естественных экосистем и могут циркулировать без участия человека. Когда же человек — вольно или невольно — интенсифицирует популяционные взаимодействия, патоген может проникнуть в популяцию человека (как, кстати, и произошло с SARS-CoV-2 — возбудителем COVID-19). Таких «дремлющих» или «тлеющих» очагов огромное количество, они существовали всегда, отсюда и исходит потенциальная опасность для человека.
Почему эпидемии зарождались исторически чаще всего в Китае? Чем интенсивнее популяционные взаимодействия (выше плотность населения, сельскохозяйственных и диких животных), а в междуречье Хуанхэ и Янцзы они были относительно высоки уже в начале I тысячелетия до нашей эры, тем выше вероятность активации природных очагов, преодоления патогенами межвидовых барьеров. Это объективный процесс.
Другое дело, что та система мониторинга природных очагов, которая существовала в Советском Союзе, умерла в «лихие девяностые». И сам Институт вирусологии со временем лишился своего самостоятельного статуса.
Пандемия должна научить нас не только жить с этим вирусом, но и подтолкнуть власть и общество к воссозданию масштабной системы мониторинга природных очагов на всей территории страны. Тут надо браться, что называется, всем миром…
— Если говорить о COVID-19, какое место занимает этот вирус среди прочих возбудителей заболеваний?
— Человека могут поражать семь коронавирусов. Особо опасных — три. Это вирус тяжелого острого респираторного синдрома (SARS-CoV), вирус ближневосточного респираторного синдрома (MERS-CoV) и вирус тяжелого острого респираторного синдрома второго типа (SARS-CoV-2), этиологически связанный с COVID-19. Другие четыре коронавируса циркулируют в человеческой популяции в качестве обычных элементов острых респираторных инфекций, в том числе вызывая сезонные подъемы заболеваемости ОРЗ в осенне-зимний период. Ведь когда в октябре начинается всплеск ОРЗ, то не всегда доминирует грипп: отчасти бактериальные заболевания, но главным образом вирусные, причем очень разнообразные.
Раньше врачи обычно диагностировали просто ОРЗ или ОРВИ. Современные методы молекулярной диагностики на основе полимеразной цепной реакции позволяют четко идентифицировать источник заболевания. Надо понимать, что такие анализы недешевы, проверка сразу по нескольким возбудителям обойдется в несколько сотен рублей. Далеко не каждый территориальный фонд обязательного медицинского страхования поддержит такие стандарты. Однако я за то, чтобы данное направление развивать. Чем больше мы будем использовать этот метод, тем он будет дешевле и доступнее (и кстати, что немаловажно, точнее). В России это направление одно из наиболее динамично развивающихся.
— Чем так опасен COVID-19 по сравнению с другими возбудителями?
— Тем, что поражает альвеолы, функциональную ткань легких, быстро вызывая тяжелую первичную вирусную пневмонию. Кроме того, формируются гиалиновые мембраны, которые физически препятствуют доступу кислорода к уцелевшим альвеолам. Пневмония, связанная с этим вирусом, протекает наиболее тяжело.
— Есть мнение, что опасность заболеваемости, специально или нет, преувеличена, ведь тот же «испанский грипп» 1918–1920 гг. был намного опаснее.
— Действительно, от «испанки» умерло около 100 млн человек. Однако в те времена даже не было известно, что болезнь вызывается вирусом («грешили» на палочку Афанасьева — Пфейфера). С 1933 г., когда был открыт вирус гриппа А человека и начали вести научную летопись этой инфекции, таких массовых заболеваний, как сейчас, уже не было (это к вопросу о силе научного знания).
Что касается аналогий, то к COVID-19 ближе всего SARS 2002–2003 гг. (с итоговой летальностью 9,6%). Динамика распространения была очень похожа на нынешнюю. Однако на то время пассажиропотоки были намного менее интенсивные. За 17 лет количество туристов из КНР колоссально выросло. Что сыграло злую шутку, в том числе с самим Китаем. Тем не менее власти этой страны справились — и тогда, и сейчас.
Если говорить о США и Европе, то аналогии найти сложно. Такого наплевательского отношения к проблемам биобезопасности и организации здравоохранения не встречалось со времен Средневековья. Но ведь тогда не было и таких СМИ, никто не пытался Китай заставить платить репарации за распространение эпидемии. Есть хорошая русская поговорка: «Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива».
А Россия действительно является лидером в области обеспечения биологической безопасности, в чем мы наглядно убедились. Сегодня мы многих учим, передаем ценный опыт в данном направлении.
— Почему тогда Россия вышла на второе место в мире по заболеваемости?
— Во-первых, у нас и страна немаленькая. Во-вторых, мы являемся одними из лидеров по числу проведенных молекулярно-диагностических тестов (хотя, как известно, «лучший» способ борьбы с заболеванием — не диагностировать его). В отличие от западных государств, Россия долгое время выявляла и купировала все завозные случаи заболевания на своей территории. Это дало нам преимущество примерно в два месяца, мы смогли подготовить систему здравоохранения.
Была надежда, что удастся не допустить распространения болезни. Но любая система обладает пределом своих возможностей… Если горит вся деревня, наивно считать, что твоя хата останется целой. Это как бы плата за интеграцию, отсутствие «железного занавеса». Сегодня, наверное, только КНДР и некоторые островные государства Океании могут себе позволить находиться вне эпидемического процесса.
Сейчас, на мой взгляд, Россия находится в центре растянутой экспоненты. Важное слово «растянутой», что резко снижает нагрузку на учреждения здравоохранения. Отсюда рекордно низкая летальность.
— Какова вообще обычная летальность для заболевших COVID-19?
— Китай, который практически вышел из эпидемии, дает цифру в 4%. В России — менее 1%. В некоторых европейских странах — порядка 10%. Итоговый показатель мы выясним ближе к концу года.
— Многие ученые говорят о том, что вирус становится менее опасным.
— Общий принцип состоит в том, что паразиту невыгодна смерть хозяина. Сейчас новый коронавирус стремится максимально распространиться в человеческой популяции в условиях отсутствия у нее коллективного иммунитета. Вирус постоянно изменяется и через какое-то время может стать примерно таким же относительно безвредным, как и четыре коронавируса, о которых мы говорили, — это ключевое направление долгосрочной эволюции. Но потребуется время, процесс это сложный. Однако в ближнесрочной перспективе вирус может преподнести отдельные «сюрпризы».
— От чего зависит заболеваемость? Почему в Китае удалось довольно быстро справиться с эпидемией? Откуда сравнительно невысокая заболеваемость в странах с низким уровнем жизни, таких как Индия и Бангладеш?
— Зайдите на YouTube, посмотрите на улицы Уханя на рубеже января — февраля. А что сейчас на улицах Москвы или даже Владивостока? Скажем так: народа на улицах меньше, чем обычно, но намного больше, чем надо. Вот вам и ответ.
Кто вам сказал, что в Бангладеш не болеют? Может быть, просто там недостаток диагностики? У всех стран разные возможности. В Индии люди тоже заражаются и умирают.
— Сейчас в Приморье довольно тепло и солнечно; означает ли это, что риск заболевания минимален?
— Ультрафиолет губителен для всех вирусов, потому заболеваемость ОРЗ летом невысока. Но ультрафиолет не панацея. Инсоляция «придавит» коронавирус при прочих равных, если мы будем соблюдать социальную дистанцию. В то же время, как только солнце выглядывает, люди тут же выходят на свежий воздух: шашлыки, дачи, друзья — сложно удержаться от соблазна. Нескольких процентов несознательных достаточно для разнесения заразы. Китай сумел дожать ситуацию до долей процента. Авторитаризм? Может быть. Но ведь получается, что жить в демократической Америке в эпоху пандемии опаснее, чем в авторитарном Китае.
— На ваш взгляд, насколько непосредственно Приморье было готово к пандемии?
— В Приморском крае исторически сложилась одна из лучших территориальных служб Роспотребнадзора, в том числе это относится к лабораторным мощностям. Это не значит, что ее нельзя сделать еще лучше. Почивать на лаврах и не вносить необходимые изменения в систему не стоит в любом случае. И такие корректировки уже вносятся: жизнь заставляет.
— Насколько в принципе эффективны те мероприятия, которые принимаются в России в рамках борьбы с эпидемией?
— Самоизоляция — правильная мера. Правительство РФ продемонстрировало наиболее эффективные меры по борьбе с эпидемией (а затем — и пандемией). Потому многие наши партнеры успехи России пытаются оспорить. Но не стоит обращать внимание на злобные выпады Financial Times. Даже мы сами, россияне, раньше почему-то считали (хотя мало кто там жил), что в Европе и США высочайший уровень медицины. Видимо, нас с перестройки накачали неверной информацией.
Сегодня выяснилось, что американское здравоохранение может работать только при избытке материальных ресурсов и персонала. Когда в чрезвычайной ситуации потребовалось продемонстрировать свою истинную эффективность, все встало на свои места.
Одно из важнейших ощущений, которое должно появиться у соотечественников, — гордость за Россию, в том числе за систему здравоохранения, за систему обеспечения биологической безопасности, которую возглавляет Роспотребнадзор. Напомню, система санэпидемслужбы была создана в первые годы существования СССР в интересах социального государства и отточила свою эффективность за столетие в такой степени, что стала лучшей в мире.
— Как вы прокомментируете факт, что из-за ограничений сильно пострадала экономическая составляющая?
— Да, последствия тяжелые. Но человек важнее валового продукта, без людей никакой экономики и не бывает. Надо делать правильные выводы и готовиться к новым угрозам, которые могут оказаться еще ужаснее, чем то, что мы видим сегодня.
— Можете дать прогноз: как будет развиваться ситуация?
— Похоже, мы войдем с вирусом в новый эпидемический сезон с октября. Неправильно называть это, как любят, второй или третьей волной. Нормальный сезонный подъем заболеваемости. Уверен, появится вакцина, к этому все движется, несмотря на прогнозируемые трудности. С помощью вакцины удастся взять инфекцию под контроль, как это происходит с вирусом гриппа. К следующему лету актуальность COVID-19 будет существенно ниже. Что будет дальше, сложно предсказать. Нельзя исключить, что этот вирус останется в человеческой популяции и будет циркулировать наряду с другими возбудителями ОРЗ.
Гораздо опаснее другое: распространившись по всей планете благодаря высокой численности человеческой популяции, вирус будет проникать обратно в природные экосистемы, находить там неиммунных хозяев, мутировать, амплифицироваться и возвращаться обратно к людям.
