Некоторые арт-критики считают, что современный авангард не есть искусство в традиционном понимании этого слова: рефлексию подменили оценками типа «любопытно» или «смело, но нестандартно», само понятие эстетического девальвировалось, а духовность обернулась перформансом. Последнее – самое главное, ведь от шоу катарсиса ждать не приходится, а что за искусство без переживаний? Над феноменом художественного модерна рассуждает Андрей Бондарь, представитель третьего поколения династии художников, основатель студии Atenebris и арт-пространства «Корпус».
– Существует мнение, что сегодня классической живописи предпочитают так называемое современное искусство, то есть оно считается более востребованным. Согласны ли вы с ним? Каким вы видите портрет покупателя живописи и портрет покупателя современного искусства?
– Я отчасти не соглашусь с данным утверждением, поскольку информация о современном искусстве более растиражирована в средствах массовой информации и социальных сетях. То есть человеку поисковик действительно будет выдавать информацию о современном искусстве как о наиболее востребованном. В частности, речь идет о декоративно-прикладном искусстве, оформительских работах, интерьерной живописи и т. п.
Однако если мы заглянем в интерьеры более богатых людей, то увидим Рембрандта, Тициана, малых голландцев, прерафаэлитов и т. п. Иными словами, современное искусство – это нишевой продукт, то, что доступно. Да, бывает, что какое-то современное искусство может продаваться за миллион, но, как правило, это происходит по договоренности для взаимного удовлетворения определенных финансовых интересов, каких – уточнять не будем. Это не потому, что оно востребовано, а потому, что это выгоднее. Покупать для себя богатый, серьезный, влиятельный человек будет вещи, которые греют ему душу.
Есть серьезные коллекционеры, которые нанимают специально обученных людей курировать свои коллекции. Эти скауты узнают по всем каналам о возможности приобретения того ли иного шедевра. Это целая индустрия. У нас в Приморье она, к сожалению, не настолько развита, как в западной части страны. Тем не менее это очень серьезная область, в которой работают профессионалы. Они ищут работы для курируемых ими коллекций, и, как правило, это далеко не только современная живопись.
– Почему сегодня модно искать новые формы и смыслы, создавать концептуальное искусство? Возможно ли оно без классического художественного образования?
– Нет, невозможно, поскольку у любых концептуалистов, имена которых на слуху, в частности Малевич, Кандинский, Пикассо, была серьезная академическая школа. Пикассо в 16–19 лет писал такие работы, которые академисты пишут в 30–35 лет. Это гений в чистом виде. И когда его гению становится скучно, он начинает поиск новых смыслов.
Новые формы художник начинает искать, когда у него тупик в творчестве, когда он уже все может. То же самое Густав Климт, известный по картинам «Поцелуй всему миру» и «Три возраста женщины» и пр., концептуалист, один из самых дорогих художников в истории. Но если посмотреть его ранние работы, когда он только начинал обучаться, то мы там увидим идеальное исполнение любых техник, любых форм живописи. Он был виртуозом. И только после этого он начал искать новые формы, а не наоборот. Большая редкость, когда художник находит нестандартные формы самовыражения сразу.
Это так называемый творческий нигилизм, когда молодые авторы сразу заявляют себя как концептуалисты, жаждущие творить в конкретном стиле. И далеко не все действительно достигают в этом успеха.
Далее – Ван Гог, который, с точки зрения строгого академизма, пишет какие-то странные безобразности, однако у него есть виртуознейшие натюрморты, которые по качеству исполнения можно сравнить разве что с натюрмортами Рембрандта. Он же говорил: «Чтобы писать, как Рембрандт, нужно прожить несколько жизней подряд художником, может быть, тогда удастся приблизиться к уровню его мастерства». И это слова главного импрессиониста в мире. Без серьезных знаний невозможно понимание абстрактных форм.
– Сейчас каждый второй объявляет себя «человеком искусства», начинает рисовать некие работы и потом даже продает их. Как правило, здесь не идет речи о живописи классического плана: молодежь относится к ней отрицательно. Как вы считаете, похоронят ли все эти интерьерные псевдоабстракции и тому подобное интерес к настоящей живописи?
– Тут правда находится где-то посередине. Есть, грубо говоря, салон и востребованность, поп-культура, то, что продается сразу: какие-то слащавые формы, цвета, примитивные или чрезмерно усложненные сюжеты и т. д. Крайним проявлением этой формы выражения является ориентация на конъюнктуру – создавать то, что модно. С другой стороны – ортодоксальный академизм, где недопустимы даже небольшие отклонения от канонов цвета, формы и композиции, нарушение которых может расцениваться как дилетантство. Это две крайние позиции, которые не имеют права быть в реальности. Ни то, ни другое не хорошо.
Классическая живопись в понимании постсоветского академизма, которую сейчас очень рьяно охраняют некоторые группы художников, – это пустой звук, как и исключительно салонная живопись. Это две крайности, которые должны быть уравновешены.
Только сбалансированная личность способна на какую-то продуктивную деятельность. Виртуозная и самая развитая живопись появляется только в балансе между одним и другим. Вот такие художники действительно редки. В их числе Фешин, Серов и даже некоторые старые мастера. Скажем, если разобрать поздние работы Рембрандта и Тициана, то можно сделать вывод, что они писали по-современному. Их полотнам присуща такая кинетика и такой баланс, что и не снились современным а-ля развитым художникам. Их метод письма, в некоторых ипостасях, недосягаем, не говоря уже про технику живописи.
Никто ничего не вытеснит, потому что всегда будут титаны, те, кто умеет писать серьезно и глубоко, и они будут востребованы узким кругом людей, у которых, собственно, есть инвестиции. И всегда будет конъюнктура – поп-культура, которая будет кормиться тем, что им нужно. Но суть в том, что художник обязан соблюдать гармонию и пытаться привнести баланс между маятниками, он должен обучать свою аудиторию, а не прогибаться под нее, создавая то, что является конъюнктурным в данный момент времени.
– Как отличить настоящее искусство от халтуры и не поддержать ее рублем? Вообще это возможно?
– Возможно. Собирать коллекции серьезным коллекционерам помогают люди, являющиеся серьезными специалистами в своей области: это и сами художники, и культурологи, и специалисты, обладающие знаниями в области анализа живописи, например технологи живописи. Абсолютно всегда можно отличить серьезную живопись от «баловства краской».
Когда нам говорят что-то вроде «Малевич – два мазка, фу, что это такое?», это не «фу, что это такое?». Эти два мазка выстраданы 60 годами работы, на эти годы положена нервная система, которая знает, что такое баланс на уровне глубинного восприятия. И там эти два мазка будут поставлены так гармонично, как это не сделает никто.
Настоящее искусство легко отличить от халтуры: кинетико-динамический баланс и интроспективный анализ живописи никто не отменял. Есть объективные вещи, на которых строится биологическое восприятие человека. Есть законы, которые мы никуда не уберем.
Для того чтобы удостовериться, что данная живопись является серьезным интеллектуальным продуктом, нужно чуть больше когнитивной работы.
Существуют системы анализа, которые помогают эту когнитивную работу вычислить: действительно ли в конкретной картине задействован интеллект или человек просто взял и кинул краску не думая? Это все легко считывается. Грубо говоря, можно даже создать программный алгоритм, который будет вне субъективных суждений высчитывать самостоятельно, серьезное перед нами произведение или нет.
На протяжении всей своей жизни я занимаюсь разработкой системы объективного анализа оценки живописи, на чем строится вся моя программа обучения, и это достаточно просто. Есть ряд фильтров, позволяющих провести такой анализ. Чем сложнее произведение, чем больше факторов соблюдено на холсте, тем сложнее проведенная когнитивная работа, тем реже такое произведение встречается и – как следствие – тем оно ценнее. Люди, способные создать нечто подобное, крайне редки и в настоящее время – в дефиците.
– Какие меры могут предпринять профессиональные художники для борьбы с засильем халтуры и псевдохудожников?
– Как говорят великие, для триумфа зла нужно, чтобы добро ничего не делало. А у нас так, по сути, и происходит. Причем это касается любой сферы. Ярким примером служит музыка. При ближайшем рассмотрении оказывается, что некоторые популярные исполнители могут гораздо больше, чем принято широко транслировать. Другое дело, что в массы продвигается то, что работает на максимально низменных инстинктах. Ярким примером тому служит Моргенштерн. Его основная заслуга, пожалуй, в том, что он доказал, что можно сделать что-то из ничего и подняться на этом, стать одним из самых высокооплачиваемых исполнителей российской современности. Также нужно и с живописью, только наоборот.
Важно донести до общественности, что художник – это не про порочность в самых жутких ее проявлениях, что профессия художника на самом деле подразумевает когнитивно-развитого человека с массой всего интересного в жизни. Только это нужно показывать, создавать информационные каналы, сообщества, проводить мастер-классы, выходить в люди, говорить об этом, заниматься популяризацией, в том числе на таких же низменных инстинктах и только со знаком «плюс» работать с молодежью. Вопрос ведь еще и в том, что можно зарабатывать деньги не только через деструктив, но и через качественный контент. И во втором случае это гораздо интереснее и круче.
– Желание заработать, не особо напрягаясь, – это маркер нашего времени?
– Во все времена человек хотел заработать. Во все времена было желание при минимуме усилий получить максимум прибыли. Но дело в том, что сейчас, когда превалирует клиповое мышление, направленное на максимальное упрощение, это упрощение хочется применить во всем. В бизнесе это работает. Ты можешь стать выдающимся бизнесменом, по сути, заставив людей работать за себя. Но в живописи, где требуется применить реальные собственные навыки, это работать не будет, ты не сможешь стать виртуозом. В итоге мы получим не упрощение, а примитивизацию и деградацию. Упрощение рассматривается как альтернативный вариант, за который часто хорошо платят. Я считаю, что самое главное – это решить, по какому пути идти: по сложному, но интересному, позволяющему развиваться и не останавливаться на достигнутом, или прогнуться под конъюнктуру и остаться на уровне салонного искусства.
БЛИЦ
– Творчество каких приморских художников вам близко?
– Отец и мать (Александр Бондарь и Неля Вельма), Виктор Убираев, Евгений Пихтовников, Евгений Кунгуров, а с недавних пор и Николай Егорович Большаков.
– Работа в мастерской или пленэр?
– Не разделяю этих понятий. Обязано должно быть и то, и другое.
– Пять мест в Приморье, которые вас вдохновляют.
– Первое – это тайга, глухой сосновый лес, без привязки к конкретной местности. Также – поселок Седатун, ныне – Мельничное, живописные и чистые места, где живут одни егеря. Море: бухта четырех скал и бухта Петрова – навсегда в сердце. А напоследок – самый центр города: крыши, на которых можно лежа смотреть на небо, внутренние дворники Арбата, в которых я вырос.
– Лучший отдых – это ...
– … отдых. Бывает по-разному. Иногда, чтобы по-настоящему отдохнуть, приходится переделать много интересных дел, а иногда лежишь, ничего не делая, но не отдыхаешь.
– Пять любимых книг?
– Художественную литературу я читаю редко. В основном это научно-популярная литература (Брайан Грин «Элегантная вселенная. Суперструны, скрытые размерности и поиски окончательной теории»). В числе любимых книг также Эрнст Генрих Геккель «Красота форм в природе» (синтез произведения искусства и науки). Из художественной литературы одно время зачитывался фантастами, например, Киром Булычевым (например, «Поселок»). Ли Цисинь «Задача трех тел» – серия из трех книг и, пожалуй, лучшая научная фантастика, с которой приходилось знакомиться с точки зрения научного подхода. Читаю много специальной литературы по живописи – от современных изданий до антикварных трактатов.
– Ученик или учитель?
– Эти понятия неразделимы. УЧИТЕЛЬ всегда УЧИТСЯ у учеников, иначе это пустышка. Вы не представляете, сколько познает серьезный художник нового, когда проходит фазу преподавания. А УЧЕНИК тоже УЧИТ, только – себя. Ведь когда делаешь первые шаги, с собой нужно еще умудриться договориться, с внутренним, нерадивым учеником.
– Самое знаковое для вас событие за последние 12 месяцев?
– За последние 12 месяцев произошло столько, что в двух словах просто не получится. От долгожданного расширения мастерской aTenebris до взаимодействия с думой и администрацией города по вопросам развития культуры. Результатов слишком много, но главное – художники начинают шевелиться.
