Он шел нам навстречу, седой и косматый, с невидящими глазами обреченного человека. В руках палка, на плече грязная сумка. Дочь тянула меня на свои качели, и, уходя, я краем глаза увидел, как он стал рыться в мусорном баке.
Самое грустное, что это был тот же самый человек, встреча с которым лет пятнадцать назад всколыхнула во мне ужасное чувство тоски. Он жил где-то рядом. С женой и детьми. Однажды вечером я выходил из дома и встретил его на той же дороге. На нем была грязная рабочая одежда и яркая вязаная шапка. Он был пьян, шел неровной походкой. Но главное, что сразу обращало на себя внимание, это то, что он осторожно нес в руках раскрытую коробку из-под торта. На ней как на подносе, лежали какие-то разноцветные объедки. Он шел и разговаривал сам с собой, мол, вот несу деткам угощение, заплатили тортом за работу...
— Деткам несу, — повторял он кому-то. Я отвернулся от этого безвольного и жалкого человека. Почему-то так мне показалось. Что он жалкий именно от безволия. И почему-то я вспомнил своего отца.
Но последняя встреча не вызвала во мне сильной жалости. Быть может, оттого что, глядя на его лицо цвета земли, мне показалось, будто он стал равным ветру, улице и небу. У такого человека уже нечего отнять, кроме жизни. Где сейчас его дети, которым он нес огрызки торта? Мама рассказывает, что дала однажды ему десять рублей. Она его тоже помнит. И не знает, что случилось с ним, ведь еще недавно он ходил, как и все, по этой же улице в нормальной одежде, и была у него семья. Сейчас от той юношеской горечи у меня не осталось никакого презрения. Раньше я удивлялся, как это можно быть бедным и не стыдиться этого — ведь во всем нужно винить самого себя (свою лень и страх). Я так думал раньше. Когда не было бездомных. А теперь, когда я знаю, сколько моих знакомых всего за несколько лет сгинули во Владивостоке, у скольких мошенники забрали квартиры, знаю, что один из одноклассников сошел с ума после армии, а другой уже в третий раз идет в Чечню, потому что уже не может не убивать, когда я встречаю своих приятелей детства с пустыми, как у зомби, глазами, когда вижу каждый день в своем дворе юношей и девушек, которых я знал еще малышами, как они становятся наркоманами или алкоголиками — мне хочется плакать. Все в мире неправильно. Это, может быть, самая верная нота понимания происходящего.
...Чтобы унять тоску, я взял ребенка на руки и посадил на шею. Она так любит. И в благодарность стала болтать ногами и что-то ворковать мне над ухом.
