Шейх Абдулла (Дамир Ишмухамедов), муфтий Приморского края, врач-анестезиолог реанимационного отделения госпиталя ТОФ.
Родился в 1972 г. в г. Ташкенте (Узбекистан) в татарской семье, где отец — инженер, мать — экономист. Окончив восемь классов средней школы, поступил в медицинское училище и освоил профессию медбрата. Затем получил высшее образование в Ташкентском педиатрическом институте. Работал в клинике Ташкентского государственного медуниверситета в отделении хирургической реанимации.
В 2000 г. приехал во Владивосток для того, чтобы стать имамом местной мусульманской общины. Муфтием Приморского края стал в 2007 г.
Родной язык — татарский. Также владеет русским, узбекским, арабским, английским.
Женат, воспитывает дочь и трех сыновей.
Пока истерия противостояния снова лихорадит Запад и Восток после кино-интернет-провокации под названием «Невинность мусульман», корр. «К» решила выяснить, чем живут мусульмане здесь. Шейх Абдулла (Дамир) Ишмухамедов, муфтий Приморского края — один из ярких представителей местного исламского сообщества.
— Продолжать муссировать тему противостояния двух цивилизаций, исламской и христианской, уже не так актуально, — говорит шейх Абдулла. — В действительности сегодня мы видим жесткое противостояние миров духовного и бездуховного, мира людей верующих (истинных мусульман и христиан) и мира, где культом является «красивая жизнь» и вседозволенность. В Приморье мы уже пришли к согласию с православными в том, что у наших общих моральных ценностей, изложенных как в Коране, так и в Библии, есть и общий враг — «философия» потребительства.
От биологии до ислама
— Как вышло, что вы, медик, ушли в ислам?
— Со школьных лет я определенно тяготел к естественным наукам, особенно интересовала меня биология. Вокруг, в Узбекистане, была обычная советская жизнь, где параллельно существовали соцценности и в какой-то мере вера и обрядность в обывательском смысле: праздники, поминки, обрезание.
К старшим классам я понял, что осваивать школьную программу еще два года — это потеря времени. Пошел учиться туда, где мне было интересно, — в медицинское. Затем — сразу в педиатрический институт (в Ташкентский медицинский университет было не пробиться, если семья не могла подарить кому-нибудь из комиссии «Волгу»).
В эти годы, изучая организм человека, я очень много читал научно-популярной литературы и периодики, где пытался найти ответы на вопросы, занимавшие меня: кто и почему так устроил мир, каково место человека в этом мире, в чем смысл нашего существования. Чем становился старше, тем больше скепсиса вызывала во мне дарвинская теория. Для меня стало очевидным: есть Творец всего. Так на четвертом курсе уже стал изучать ислам.
— Самостоятельно?
— Да, сам думал, что все могу. Взял в руки Коран и стал использовать привычный мне научный подход к его изучению. Но вопросов возникало больше, чем ответов: я многое не мог понять, Священная книга казалась мне противоречивой. Переживал я тогда много сомнений и внутренних коллизий. Доходило до того, что совершенно по-обывательски думал, дескать, если есть Бог, пусть у меня исполнится то или иное. Оно исполнялось…
Но по-настоящему понять ислам я смог, лишь когда в моей жизни появился духовный наставник, молодой, но очень сведущий имам из ближайшего ташкентского молитвенного дома. Затем было еще много учителей, да и врачебный опыт на многое открыл глаза.
— В какой момент вы поняли, что проповедь ислама — ваше призвание больше, чем медицина?
— Процесс не был моментальным, скорее — постепенным. Но яркие импульсы случались. Впервые, помню, было у меня, вероятно, видение: в полусонном состоянии мозг пронзила совершенно ясная картина конца света и судного дня. Это было настоящим потрясением для меня. А после, работая в операционных блоках или дежуря в реанимации, я насмотрелся всего, настоящих чудес. И одно из них даже подвигло меня уйти из медицины в какой-то момент.
К нам в реанимацию поступила молодая женщина, решившая из-за семейной безысходности избавиться от беременности. В Узбекистане традиционный уклад дома большой семьи суров к младшим снохам. В итоге — сепсис, поражение всех важных органов, угасание жизни на аппаратах. Каждый раз, приходя на дежурство, мы думали, что «с этой уж все». Было жаль ее, я написал ей большими буквами краткую молитву и повесил на аппарат искусственного дыхания, чтобы женщина читала по мере сил и хотя бы имела шансы попасть в рай. Между тем через две недели она пошла на поправку, вскоре ее отключили от аппаратов, а через три месяца к ней полностью вернулись красота и здоровье. И каково же было мое разочарование, когда я узнал, что она продолжила вести неподобающий образ жизни. Несмотря на такое испытание в жизни, она ничего не поняла! В какой-то момент я твердо решил покинуть медицину. Ибо, размышлял тогда я, не имеет смысла спасать человеческие тела, когда невозможно спасти душу при этом.
— Почему выбрали именно анестезиологию и реаниматологию?
— Скорее, это поле выбрало меня. И не случайно. В Узбекистане невозможно было устроиться ни на одно место работы, не имея связей или больших денег, — страна маленькая, а конкуренция большая, т.к. 28 млн населения. Чудесным образом повезло попасть в нужный момент на собеседование к профессору, открывавшему анестезиологическое направление в самой большой ташкентской клинике. И, будучи именно анестезиологом в реанимации, я много раз видел, что на все воля Божья. Видел пограничные состояния человека, видел, как умирают мужчины и женщины, старые и молодые, бандиты, наркоторговцы и обычные люди. Все это укрепило меня в мусульманской вере и дало определенное понимание мира.
От Ташкента до Владивостока
— Узбекистан, казалось бы, более комфортное место для вашей мусульманской семьи. Зачем вы перебрались в Приморье?
— В Узбекистане под знаменем борьбы с ваххабизмом стали практиковаться чисто политические «зачистки». А Владивосток — максимально удаленный город, портовый и либеральный, как мне тогда казалось. Поскольку местная умма (община) нуждалась в имаме, я прибыл сюда. Увидел, что либеральности здесь не так уж и много, но все равно Владивосток более толерантный к мусульманам, чем центральные города России.
— Вы приехали сюда ради практики духовной. Однако возобновили здесь и практику врачебную. Почему?
— 12 лет назад, когда перебрался во Владивосток из Ташкента, тяжело было в материальном плане. Мирские проблемы, забота о хлебе насущном серьезно озадачивали меня как главу семейства. Ради заработка и пришлось вернуться в медицину, дополнить образование, получить соответствующий сертификат здесь. После пошел работать в госпиталь ТОФ. И раз так сложилось — значит, так надо. Зато теперь я самодостаточный проповедник ислама, ни от кого не завишу и в проповедях единоверцам могу говорить все по совести, а не в угоду какому-нибудь «спонсору».
От татар до узбеков
— Что представляла из себя мусульманская община Приморья 12 лет назад и какова она сейчас?
— Изменился ее численный состав и национальный. Раньше в молитвенном доме на Шепеткова собирались 100-120 человек и преобладал кавказский процент прихожан (татар и башкир хоть и большинство из приморских мусульман, но они «номинальные», в массе своей тяготеют к светским ценностям). Теперь в праздники нас собирается 500-800 человек и превалируют узбеки. Миграция! Все не вмещаются, приходится тревожить местных жителей своим молитвенным присутствием прямо на улицах. Мечеть ведь так и не построена во Владивостоке ввиду всяческих земельно-политических интриг.
— В вашей умме есть процент людей состоятельных и влиятельных. Неужели их недостаточно для того, чтобы решить, наконец, вопрос со строительством мечети во Владивостоке?
— Я искренне задаюсь вопросом: что нам мешает обзавестись здесь мечетью? В Находке возвели мечеть, в Уссурийске — строим. Да, во Владивостоке власти не очень охотно идут нам навстречу. Однако и в самой местной общине нет рвения на этот счет. «А зачем я буду вкладывать в местную мечеть, если когда-нибудь уеду отсюда?» — так размышляют люди. Впрочем, надежды не теряем и рук не опускаем: землю по дороге на Русский остров нам выделили под храм. И понемногу ширится круг тех мусульман, кто благодарен этому краю за полученные материальные возможности и хочет здесь остаться.
— Вы бы хотели, чтобы ваши дети остались жить здесь?
— Чтобы они остались россиянами — вот этого действительно хочется. А где-нибудь в комфортной для мусульман Казани или на «непаханном поле» в Приморье — уж как сложится.
