Евгений Наздратенко, губернатор Приморского края в 1993–2001 гг., в прошлом не раз посещал редакцию «К» для общения с журналистами. Последние 15 лет он у нас не появлялся, но в ходе недавнего своего визита в Приморье все-таки решил вернуться к любимому формату общения.
Экс-губернатор был, как и два десятка лет назад, бодр, весел и остер на язык. Посетовал на «набранные килограммы», сообщил, что сейчас занят на госслужбе в ОДКБ (Организация Договора о коллективной безопасности). В родное Приморье приехал главным образом с личными целями, хотя, конечно, рад тому, что край возглавил человек, с которым в первой половине 2000-х вместе работали в Госкомрыболовстве РФ.
— Евгений Иванович, какие основные изменения вы могли отметить в крае за все последние годы?
— Повсюду стало много вывесок и красок, магазинов и рекламы. Но, я считаю, нельзя превращать Владивосток в территорию спекуляции. Нужно развивать производство. На «Дальзаводе» работало когда-то 26 тыс. человек. Сейчас в планах — набережная. Судовая верфь в Большом Камне не заменит «Дальзавод» по выполнению оборонного заказа. Такая же ситуация с «Варягом» и «Изумрудом», в Находке осталась одна перевалка угля.
Ради чего мы продолжаем разваливать промышленность?
Родился я на Курилах, вырос в Дальнегорске, супруга и дети из этого города. Побывал там недавно, когда врио губернатора встречался с депутатами местной думы. Прозвучал вопрос: что мы можем здесь выпускать, если киловатт-час стоит 6,7 рубля? Помните, будучи губернатором, я боролся против дороговизны электроэнергии, а меня почему-то обвиняли в сепаратизме?
А дело в объективных вещах — страна у нас большая, протяженная. И вот сегодня министр Галушка говорит, что стоимость электроэнергии на Дальнем Востоке по-прежнему не позволяет конкурировать с Китаем и Кореей.
Я ведь и тогда просто просил киловатт-час сделать не дороже, чем в Москве. Ведь знаменитые электростанции в Сибири жители СССР — ваши родители — строили вместе, за счет налогов со всей страны. Мне говорили: «Зато вы рядом с портом, вам легче реализовывать свою продукцию». Отвечал: «Хватит об этом. Что нам реализовывать? Эсминцы?»
Поддакивать Москве я никогда не собирался. Квартиры в столице у меня не было, и, когда уехал туда, жил в гостинице «Россия». Не планировал я там закрепляться, хоть в итоге сложилось иначе, поэтому бился за наш край. Сдавать позиции края никогда никому нельзя.
В Дальнегорске я встретился с одноклассниками, посетил могилы. С этим городом связано мое становление. Я рос без отца, на выпускном вечере был в кедах, потому что мы очень бедно с мамой тогда жили. Хотел хорошо зарабатывать и пошел в горняки. Работал в шахте. Добывали свинцово-цинковые руды. Потом возглавлял первую в СССР горнорудную компанию «Восток».
— А как сейчас выглядит и чувствует себя это предприятие?
— Территория разделена заборами на три участка, все обшарпанное. Одно слово: ужас.
— Эта картина отражает и то, что стало со всей той страной.
— …Поехал в сторону Рудной Пристани, слева — «Бор». Выглядит, как Сталинград после года боев. Рухнувшие эстакады, мертвые цеха. Перепродавали предприятие несколько раз, сейчас его выкупил некто проживающий в Лондоне. Из «Бора» много лет выжимали все соки. Ремонта никакого не делалось: ни текущего, ни капитального. А живущие там воспринимались, видимо, как крепостные. Зарплаты там копеечные, цены на продукты при этом запредельные.
Из 60 тыс. населения в Дальнегорске осталось 35 тыс., да и то по прописке. Специалисты «Бора» работают по всему Дальнему Востоку: «Алданзолото», «Амурзолото», маркшейдер, бульдозерист, экскаваторщик. Люди уезжали работать, потому что надо было содержать семьи.
Да и на все производственные сферы был распространен такой подход владельцами предприятий! Акции захватили в Москве. Вот скажите, как можно было довести Лермонтовский ГОК до такого скотского состояния, что люди ждали весны, чтобы варить крапиву? И на «Дальполиметалле» ситуация ненамного лучше.
Социальная картина на севере Приморья: детские дома переполнены, старики умирают. Тарасенко все это увидел.
— Что можно сделать, чтобы исправить ситуацию?
— Наверное, необходимо вернуть «Бор» в государственную собственность, контрольный пакет акций выкупить у этого очередного владельца, как у недобросовестного. Чтобы затем можно было вложить бюджетные деньги в модернизацию комбината. «Ростех», насколько я знаю, сейчас пытается договориться с владельцем «Бора» о продаже, но тот просит завышенную сумму. Делать что-то надо, поэтому рано или поздно придется идти путем огосударствления экономики.
— Нынешний врио губернатора Андрей Тарасенко, с которым вы когда-то работали в Госкомрыболовстве, хозяйственник.
— Многое от него не зависит. По «Бору» посмотрели. Дальше что Тарасенко может решить? Только Москва может решить. Нужно вбивать в бюджет Российский Федерации.
Хотелось бы больше поддержки новому главе региона. Сейчас у Тарасенко может быть какой-то романтизм. Нужно дать человеку прийти в себя. Чем больше у него будет решений вопросов для региона, тем легче краю будет жить.
— В период руководства Госкомрыболовством вы совместно с Тарасенко создали систему мониторинга рыболовного флота страны. Об этом тогда много говорили. Что стало с системой после вашего ухода из правительства?
— Система спутникового мониторинга рыболовного флота была крайне сложная. 38 спутников, одна станция стояла в Австралии, другая — в Норвегии. Мы видели все! В какой точке земли находится каждый российский рыболовный пароход, в какие порты заходит, сколько сдает продукции. Иногда рыбаки пытались скрыться, надевая на антенну эмалированное ведро, которое глушило сигнал. По размеру антенна идеально подходила… Но в таких случаях следовали жесткие санкции, вплоть до лишения лицензии.
Мы провели согласования со всеми заинтересованными ведомствами. ФСБ, налоговая, таможня должны были объединиться, чтобы начать считать и сберегать государственные деньги. В советское-то время какой был уровень воровства? Ящик консервов украсть. А когда целые суда сдают продукцию за рубеж? Хотя, может, и не надо огульно обвинять рыбаков. Сами знаете, что за границей оформление судна занимало меньше часа, а у нас — несколько суток.
Как бы то ни было, но содержать центр мониторинга за счет бюджета комитета по рыболовству мы не могли. Средства огромные, требовалось отдельное финансирование из бюджета. Лист согласования по данному вопросу подписали все, кому положено, кроме премьер-министра Касьянова и главы Минприроды Артюхова.
Сейчас ничего от системы мониторинга не осталось. Такая вот борьба с коррупцией вышла.
Думал, что это нужно нашей стране. Провинциальная наивность.
«Вот скажите, как можно было довести Лермонтовский ГОК до такого скотского состояния, что люди ждали весны, чтобы варить крапиву? И на «Дальполиметалле» ситуация ненамного лучше»
— Чем вы и сегодня гордитесь из того, что сделали, будучи главой Приморского края?
— Вспоминаю, как один вице-премьер на селекторном совещании говорил: «Перестаньте строить школы в Приморье, займетесь этим, когда будет профицит бюджета». А мы построили 29 школ. Тогда баррель нефти стоил шесть долларов.
Моя школьная учительница географии Нина Михайловна при встрече рассказала: когда в 1942 году она училась в Рудной Пристани, в классе их было семь учеников, но при этом был классный руководитель, кабинеты физики и химии. Вдумайтесь: в то время как фашисты дошли до Волги, страна думала об образовании! А сейчас режем, режем… Вместо того чтобы платить людям деньги, придумываем какие-то реформы. Аттестации учителям, чтобы их унизить?
Денег не хватает никогда. Но главный момент, который есть, — это уровень доверия людей к власти: муниципальной, краевой, федеральной. Слушаю, как красиво отчитываются чиновники по поводу «дальневосточного гектара», и читаю статотчетность: из Приморья выехало 53 тысячи человек. А это небольшой город!
— Большой проблемой для Приморского края являются, как и в прошлом, наводнения.
— Раньше были тресты, которые занимались противопаводковыми мероприятиями, а потом создали предприятие во главе с бывшим мэром Уссурийска Ведерниковым. Тот получает все деньги, невероятно богатеет, появляются квартиры в Москве и так далее. А сколько при таком подходе останется тому же бульдозеристу?..
— Евгений Иванович, почему вы все-таки ушли с поста губернатора в 2001-м? Можно ли было удержаться?
— Если помните, большие противоречия у нас были с Анатолием Чубайсом. Он все воспринимал в штыки, через полное отрицание. Мне пришлось уйти из губернаторов Приморья, потому что региону все перекрыли, Чубайс остановил все перетоки, край начал замерзать.
Разные взгляды у нас были и с Гайдаром. Но тот, надо сказать, был человеком, с которым можно разговаривать. Он слушал. И не покрывался при этом красными пятнами, как Чубайс. Помнится, сижу в приемной первого заместителя премьер-министра Гайдара, там молодая девушка-секретарша. Гайдар заходит, а она ему говорит: «Егор, ты где шляешься, тебя люди ждут». Вот какая тогда у них была демократия.
Вопреки утверждениям некоторых лиц, в деятельность хозяйствующих субъектов я не вмешивался. Но приватизация заводов и пароходов — это одно. А недра должны быть государственными. За пользование этими богатствами надо платить, и деньги должны идти в государственный бюджет.
Между прочим, приватизация, когда я пришел, была уже закончена.
Кстати. Есть среди моих идей такая. В свое время я предлагал министру транспорта Сергею Франку увековечить имя ныне покойного генерального директора ДВМП Виктора Миськова. Тот сказал, что может назвать судно. Но оно отходит 20–25 лет, и все. Я попросил Думу Владивостока: есть в городе улицы Верхнепортовая, Нижнепортовая, назовите одну из них улицей Виктора Миськова. При этом человеке в пароходстве было 200 судов и десятки тысяч работающих.
До чего довели ДВМП после того, как его купил Генералов? У него есть офис на окраине Москвы и несколько судов. Значит, скоро встанет вопрос: зачем нужен и Морской государственный университет? Ведь зачем ему выпускать специалистов — для работы под иностранными флагами? К чему тогда социальные затраты на воспитание, подготовку кадров?
— Скоро Новый год. Давайте на какой-нибудь оптимистичной ноте закончим.
— На оптимистичной? Вспомнил, среди морских вопросов, как приехали однажды в Приморье японцы и попросили квоту на вылов двух косаток для своего океанариума. Когда они нашли этих китов и выбрали кошелек, то в нем оказалась самка. Самец оставался в море. Сеть выбирается стальным канатом. Самец налетел на канат и начал грызть его, расщепляя волокна. Льется кровь, от морды отрываются куски мяса. Но порвал, распутал кошелек. И самка вышла на свободу. А он перевернулся вверх брюхом и умер. Такая любовь.
Иван КОРОТАЕВ
