Виталий Береговский: «Как ограничить коррупцию»

Виталий Береговский руководит организацией с весьма звучным названием. Его «Антикоррупционная коалиция Приморья» выглядит скорее как пиар-проект, тем не менее она внесла определенный вклад в дело «народной борьбы» с повышением таможенных ставок на ввоз автомобилей и с введением режима погранзон в местах массового отдыха. Какое же место в нашей действительности могут занимать подобные структуры, что они могут?

— На какие средства существует «Антикоррупционная коалиция»? На зарубежные гранты?

— Она существует в результате инициативы лидеров общественных организаций, входящих в нее. Гранты действительно предоставлялись благотворительными фондами США — например, на оказание бесплатной юридической помощи гражданам. Но наиболее известные наши мероприятия проходили вне грантовых программ. Деньги, скажем, на плакаты и ленточки люди просто доставали из кошельков.

— А зачем Америке тратить деньги своих налогоплательщиков на поддержку структур вроде вашей? И рассчитывают ли они всерьез, что вы поможете одолеть коррупцию в России?

— Насколько я понимаю, американский бизнес заинтересован в продвижении своих товаров на российские рынки. Однако в условиях нашей коррупции американские фирмы не могут конкурировать с российскими. Американский бизнесмен законопослушен и не хочет давать взятки. Более того, за дачу взятки российскому чиновнику американца ждет уголовное наказание в США. Вот и хотят они уравнять условия.

Вообще-то, лично мне дела нет до американских интересов, просто в этой сфере они совпадают с моими! И я считаю, что антикоррупционные программы в России должны финансироваться российским правительством и российским бизнесом. Надеюсь, что так и будет. Когда-нибудь.

— Недавно принят федеральный закон, по которому общественные организации были поставлены под контроль власти. Как вы это ощущаете?

— Пока никак. Может быть, из-за того, что наши цели и задачи в целом соответствуют целям и задачам той же федеральной власти? Мы никогда не были с властью в конфликте, хотя особо ее и не поддерживали. Конечно, некоммерческие организации, будь то экологи или правозащитные организации, нередко борются с теми или иными властными структурами, но случаи целенаправленных репрессий мне неизвестны.

— В Москве и Санкт-Петербурге ОМОН расправился с участниками последнего «Марша несогласных». Как, по вашим наблюдениям, ведут себя приморские правоохранители во время «народных волнений»?

— Власть должна обеспечивать общественный порядок, но соблюдать при этом закон. А в законе четко оговорено, где и когда можно запретить публичную акцию. Этот перечень короток и не подлежит расширенному толкованию. Вот, кстати, деятельность нашей ГИБДД во время акций протеста автолюбителей порой вызывает вопросы. Были случаи незаконных штрафов за включенные фары во время автодемонстраций, некоторых водителей, участвовавших в акции, потом вызывали в ГИБДД.

— Какие реальные успехи можно отметить в этом благом, но несколько неосязаемом деле борьбы с коррупцией?

— Прежде всего я бы отметил рост гражданской активности. Вспомним историю с погранзонами. Массовые акции протеста, общественный контроль привели к тому, что начался диалог между краевой властью и ФСБ, в результате чего из пограничной зоны были исключены все морское побережье и побережье озера Ханка.

Массовые акции протеста — это уже крайняя мера. Люди все чаще самостоятельно обращаются в органы власти. Последнее обращение — по поводу состояния дорог. Теперь уже налогоплательщики пишут запросы! Благо, что в Приморском крае принят соответствующий Закон «О доступе к информации», обязывающий местные органы власти отвечать на все запросы граждан и общественных организаций.

— И как же власть реагирует на подобные обращения?

— Власть все-таки старается взаимодействовать с общественным движением. Например, после многочисленных обращений предпринимателей, недовольных ходом приватизации муниципальной недвижимости, мэрия Владивостока по собственной инициативе обратилась к общественным организациям, в том числе и к нашей, с предложением создать рабочую группу по контролю за этим процессом. Группа была создана, и даже сам факт диалога с властью по поводу формы процедуры подачи заявок принес определенный эффект, определенные административные барьеры были сняты. Работа эта, правда, не была завершена по причине известных событий в мэрии.

— Кстати, сейчас слышно множество обвинений в адрес мэрии из-за приватизации подвалов жилых домов...

— Во-первых, гордума безосновательно включила подвалы в список приватизации. И по этому вопросу с мэрией было достигнуто соглашение о том, что до разрешения конфликта подвалы выставляться на торги не будут. На случай, если какой-то подвал пытались продать, имелся «горячий телефон», по которому можно было сообщить об этом. Тогда рабочая группа направляла письмо в администрацию, и помещение снималось с торгов. Во-вторых, в городе немало помещений, которые де-факто являются подвалами (то есть там имеются различные бойлерные, вентили труб, другие коммуникации), но де-юре они оформлены как цоколи. По приватизации таких помещений формально нет законодательных ограничений. А вот почему подвалы были оформлены как цоколи — это вопрос уже не только к администрации, но и к арендаторам, которые частенько были в этом заинтересованы, цель — получить права аренды.

— Адвокатская практика и общественная деятельность между собой как-то связаны?

— Конечно. Адвокатура и подтолкнула меня к общественной деятельности. Я хочу жить в правовом государстве, где работают законы и где я могу зарабатывать именно как юрист. Профессиональное знание законов очень сильно помогает в работе. По большому счету, меры по противодействию коррупции — это правовое просвещение и внедрение правовых механизмов. Кроме того, адвокатская практика в конкретных областях приводит к пониманию того, как можно ограничить коррупцию.

— Ну и как же?

— Для примера возьмем ситуацию, связанную с охраной биоресурсов. Зная международную практику, проблему коррупции в этой сфере можно разрешить очень просто. Для этого нужно изменить систему квот. Как это происходит у нас? Ученые вычисляют предельно допустимый размер улова (ПДУ). Затем в рамках ПДУ власти делят квоты между компаниями. Возникают все условия для коррупции: этому дам побольше, этому поменьше, а тому и вовсе не дам. Дальше, за добычей надо следить: не выловит ли кто больше? Опять-таки условия для коррупции. Плюс масса бюрократических процедур.

Теперь посмотрим, как процесс налажен в США. Тамошние ученые рассчитывают свой ПДУ. У них есть информация о мощности промыслового флота на побережье. Они подсчитывают, за какой промежуток времени промысловый флот, денно и нощно работая, сможет выловить положенный объем. И назначается срок лова каждого конкретного вида рыбы: скажем, с 1 по 30 сентября — ловите, сколько хотите. Все ПДУ все равно не выловите, ну а кому достанется больше, кому меньше — это уж как повезет. Результат: никакого распределения и минимальный контроль — лишь на первой и последней стадиях. Условия для коррупции и расходы на чиновников минимальны.

Блиц

— Кем хотели стать в детстве?

— Космонавтом.

— Любимый писатель?

— Дзен Таро Ошо и Теодор Драйзер.

— Чего вам не хватает для полного счастья?

— Свободного времени.