Юрий Дарман, директор Амурского филиала Всемирного фонда дикой природы (г. Владивосток), заслуженный эколог РФ.
Родился в 1956 г. в г. Благовещенске Амурской области.
Там же окончил школу. В 1978 г. стал выпускником Иркутского сельскохозяйственного института.
С 1979 г. по 1987 г. работал в Хинганском государственным заповеднике, начиная с должности младшего научного сотрудника и заканчивая позицией замдиректора по научно-исследовательской работе. В 1988-1994 гг. работал в Амурском институте ДВНЦ АН СССР, с 1994-го по 1999 г. возглавлял общественную организацию Амурское отделение Социально-Экологического Союза. В 2000 г. приехал жить и работать во Владивосток в связи с руководством одной из программ WWF в Приморском крае, а в 2001 г. стал директором Амурского филиала Всемирного фонда дикой природы.
Он говорит, что до сих пор ему не пришлось работать ни одного дня, ибо всегда занимался любимым делом. Но главное в своей жизни Юрий Дарман уже совершил — спас амурского барса.
— Леопарды, барсы, пантеры, тигры — семейство кошачьих восхищало меня с детства. А связав жизненный путь с животными уже серьезно, осознал, что наша дикая природа ничуть не хуже описываемой в приключенческой литературе, а может быть, даже уникальнее, — начал разговор Дарман. — По последним данным ученых из ДВО РАН, численность дальневосточного леопарда (я люблю называть его местным именем — амурский барс) составляет 47-49 особей, среди которых несколько леопардесс с малышами.
Неконкурентоспособная кошка
— Юрий Александрович, социальная реклама не устает внушать нам, что «леопардов осталось только 30». Между тем еще Пржевальский в XIX веке, затем Арсеньев в начале XX века фиксировали их низкую численность. То есть леопардов в Приморье никогда не было много?
— Все верно, однако в 90-е годы минувшего века создалась катастрофическая ситуация. Хасанский район, где живут барс и тигр, в советский период был довольно богатым: там существовали совхозы-миллионеры, процветали зверофермы и оленеводческие хозяйства. Когда все рухнуло и район стал экономически обескровленным, население ради выживания ринулось в тайгу «добывать» все, что можно, не отдавая себе отчета и не вникая в рыночные нюансы. Поэтому в 2000 г. учеными была зафиксирована экстремально низкая численность леопарда — 24 особи, среди которых ни одной самки с котятами. За пару лет были убиты семь леопардов. Ситуация была настолько серьезной, что прокуратуре и инспекции «Тигр» совместными усилиями приходилось делать зачистки, выявлять браконьеров, чтобы затем пресекать их разгул.
— Ситуацию удалось переломить только силовыми методами?
— Работа шла по всем фронтам. Без отряда «Тигр» и охотнадзора, конечно, было не обойтись. Но также принципиальное значение имела широкая информационная кампания, которую запустил наш Фонд: всеми силами и способами, подключая разные учреждения, мы старались объяснить населению, что убивать беззащитное животное — это ниже человеческого достоинства. Хотя справедливости ради стоит отметить, что первыми эту инициативу взяли на себя учащиеся школы п. Хасан. До слез пробивал их рукотворный плакат, где были наклеены нарисованные детьми тридцать мордашек последних дальневосточных леопардов.
— А говорят, что леопард совсем нерыночное животное, соответственно, его шкура не так ценна, как тигра.
— Это действительно так. Браконьеры ходят целенаправленно на тигра, так как есть рынок сбыта. И дело опять-таки не в шкуре. Китайцы считают, что препараты из тигриных костей — чудотворное лекарство. В Поднебесной есть даже целые бизнес-круги, связанные с выращиванием тигров в питомниках ради костей. И эти круги пытаются защищать свои интересы на самом высоком уровне. Но китайские власти, заботясь о сохранении редких животных, готовы к сотрудничеству с Фондом дикой природы, а не с тигропитомниками. На первый взгляд почему бы и нет, ведь речь идет уже не о диких тиграх, а о специально выращенных. Однако наша задача вообще не дать этому рынку тигриных дериватов существовать. Хорошо, что в Китае понимают это. Хуже, что тигропитомники расползаются (Вьетнам, Малайзия и пр.) и ситуация выходит из-под контроля.
Что касается леопарда, то он никак не может конкурировать с тигром на рынке сбыта. Недавно в Приморье один негодяй пытался получить за его шкуру 40 тыс. рублей — эти деньги не сопоставимы с тем, что ему придется теперь 7 лет провести в заключении. Люди, в общем, понимают это. Сейчас никто специально не охотится на барсов в Приморье. Случается, к сожалению, что охотники, занятые добычей копытных, действительно нечаянно убивают редкую кошку. Кроме того, если тигр иной раз попадал под пулю из-за того, что сам посягал на чьи-то хозяйства, то леопард аккуратненькая кошка и никогда не нападает на человека.
«Мы не крайне-левые зеленые»
— Есть разные мнения относительно Всемирного фонда дикой природы. Говорят, сегодня организация лоббирует свои интересы, ведя дружбу, например, с главой администрации Президента РФ Сергеем Ивановым.
— Скорее, это сам Сергей Иванов вышел на нас после того, как посмотрел один из наших фильмов. И мы рады, что сам президент России помогает сохранять наших общих тигров. А цель WWF вполне прозрачна и конкретна — сохранить биоразнообразие на планете. Одна из задач для достижения этой цели — налаживание плотного взаимодействия с властями разных уровней, совместные проекты и программы. Иначе никак.
— На Хасанский район, где расположилась «Земля леопарда» с уникальной флорой и фауной, имеется особый взгляд в поле экономических стратегий. Как вы смотрите на проекты «Газпрома»?
— Мы ничего против экономического развития не имеем, если оно разумно. Понимая необходимость экспорта газа, мы при проектировании специально вырезали из территории нацпарка коридоры для трубопровода в Китай и в Корею. Но проблема СПГ лежит в другой плоскости — в связи не с леопардом, а с влиянием на рекреацию, туризм, морские биоресурсы. Тут я согласен с профессором Борисом Преображенским: два кластера (рекреационно-туристический и промышленный) лучше развести друг от друга.
— Что значит для местного населения национальный парк? Это еще большая территория запретной зоны?
— У нас в стране действительно традиционен «запретный» подход в природоохранном деле. Редкую флору и фауну оберегают от людей, при этом пропагандируя любовь к природе… Но разве можно полюбить то, что никогда не видел? Мне довелось побывать во многих национальных парках мира, я четко представляю, как это должно работать. Нацпарк — это прежде всего место соприкосновения людей и природы. Даже недвижимость в прилегающих к паркам территориях обычно очень дорогая: это ведь престижно и интересно жить рядом с национальным парком!
Если говорить о Хасанском районе, то совсем «запретная» для масс заповедная зона составляет лишь 10% от общей территории парка — это главный родильный дом леопардов. На запретной пограничной территории также введен режим особой охраны. А вот самая большая зона — рекреационная и хозяйственная, здесь можно отдыхать населению, заниматься рыбалкой, собирательством. Выделены участки, где предусмотрено ведение сельскохозяйственной деятельности, заготовки дров. Нацпарк по сути становится градообразующим предприятием, обеспечивая туристическое развитие Хасанского района.
Очень хочешь? Сбудется!
— Вы много рабочего времени проводили и проводите на природе. А где предпочитаете отдыхать?
— Тоже в тайге. Время отпуска с женой любим проводить, изучая поведение животных, особенно тигров.
— Далеко не каждому ученому выпадает такой счастливый билет в профессиональной жизни, как вам, — возглавить отделение крупной международной организации. Везение?
— Возможно. Если так рассуждать, то мне всегда везло, начиная с того, что в детстве попал в школу с углубленным изучением английского языка. Это впоследствии мне, как ученому, открыло широчайшие горизонты.
— Вы — ученый-биолог. А верите в Бога?
— Я не атеист — это определенно. Верю, пожалуй, в природу. И еще в то, что, если очень чего-то хочешь, оно сбудется.
