В кабинете главного редактора The NewYork Times Билла Келлера — несколько гипсовых масок. Некоторые из них вполне узнаваемы — Ленин, Сталин, Ельцин, Горбачев. Одну маску не признать никак.
«Это — Берия, только без пенсне», — объясняет хозяин кабинета. — Я не выбирал ваших вождей, в таком наборе мне их подарили в Москве».
Это одно из первых интервью, которое г-н Келлер дал иностранному журналисту.
«Вы — не первые по числу дураков»
— А какое было самое памятное интервью, которое вы сами взяли в России?
— Самое интересное, что хранится в памяти, связано с поездками по вашей стране. Ведь тогда мир только открывал Россию. Первая моя поездка была в Магадан. Ее организовал МИД, и было слишком много протокола. Но вскоре мы получили возможность ездить самостоятельно. Вот эти поездки и были самыми увлекательными. Мы впервые могли почувствовать вкус российской жизни — не в Москве, а в глубинке. В бюро «Нью-Йорк таймс» была большая, во всю стену, карта России, и на ней каждый из корреспондентов, а нас было трое-четверо, отмечал фломастерами свои маршруты. Их было не меньше, чем железных дорог.
— Что касается дорог: согласны с тем, что во всех бедах России виноваты они — и дураки?
— Дороги при большом желании можно вымостить. А что касается дураков: я не думаю, что Россия занимает первое место в мире по их числу. Посмотрите, как происходили выборы губернатора Калифорнии.
— Принимали ли кремлевские боссы корреспондента «Нью-Йорк таймс»?
— С Горбачевым у меня никогда не было интервью один на один. Но мы приспособились ловить его во время съездов народных депутатов, когда он выходил из зала. И не только его, но и таких закрытых для западной прессы фигур, как шеф КГБ Крючков. С Ельциным было иначе, тот уже ничего не боялся, я несколько раз брал интервью у него, а однажды даже был вместе с ним в поездке по стране.
— А если бы вы вновь сейчас поехали в Россию заведующим бюро, то что бы привлекло ваш наибольший интерес?
— Да то же самое, что и 15 лет назад. Вопрос-то стоит один и тот же: сможет ли Россия подняться? Сможет ли дорасти до уровня западных стандартов? Конечно, сейчас я больший оптимист, чем раньше. Сейчас меня больше интересовало бы все, что связано со становлением среднего класса в России. В конечном итоге по тому, какое медицинское обслуживание получают выходцы из этого класса, какое образование дают детям, можно судить о прогрессе страны.
— Насколько широко у вас комментировался скандал вокруг «ЮКОСа»?
— (Недовольно морщится)... Я не знаю... Не знаю всех деталей. Слишком много пересудов и слухов вокруг этого дела. Проблема, на мой взгляд, в том, что население России не знает, кто и как принимает решения в Кремле. Оно может только догадываться. То, что происходит за кремлевскими стенами, является тайной. Как и 20, и 50 лет назад. Но для 2003 года это просто немыслимо, чтобы русские люди при демократически избранном президенте не знали, как работает он и его команда.
— Это потому, что слаба и зависима российская печать?
— Нет, конечно, ваша нынешняя пресса и та, которую вы имели при коммунизме, несравнимы. Но путь к свободной прессе будет долгим.
Свобода не в том, чтобы писать что угодно и как угодно, — это в России уже научились делать, а в том, чтобы появились по-настоящему независимые газетные компании, телеканалы. Дебаты о качестве СМИ ведутся и в Америке. Речь идет не только о контроле со стороны государства. Вопрос здесь стоит иначе: что происходит, когда у тебя в руках слишком много СМИ? У нас горстка корпораций обладает сотнями теле— и радиостанций. И проблема не в том, что они ангажированы политически. Беда в том, что они выдают в эфир скучные программы. Нас здесь интересует не столько свобода прессы, сколько ее разнообразие.
— Год назад в «Нью-Йорк таймс» произошел самый крупный скандал за всю ее 152-летнюю историю. Из газеты был уволен репортер, который занимался плагиатом. Он писал из самых горячих точек, не выходя при этом из своей квартиры в Бруклине, а заимствуя материалы из периферийных газет. Результатом стала отставка главного редактора. Вашего предшественника обвиняли в том, что он насаждал диктаторский стиль, искусственно раздувал сенсационность не самых значительных событий, доводил состязательность в коллективе до паранойи. Сейчас в газете другая, более мягкая концепция?
— Стандарты качественной журналистики существовали в «Нью-Йорк таймс» и при прежнем главном редакторе газеты. Вопрос в том, как ориентировать журналистов. Я считаю, что идеи должны вызревать в коллективе, а не спускаться сверху. Мы не должны рассматривать любую новость как сенсационное драматическое событие, в погоне за которым все средства хороши. Есть, конечно, исключительные случаи. Таким было 11 сентября (см. на фото первую полосу номера NYT. — «К»). Но большинство событий требует терпения, внимательного изучения. Репортер должен побывать во многих местах, часто он вынужден собирать информацию по зернышку. Я не могу сказать своему подчиненному: «Мне нужна эта заметка завтра». Он, конечно, принесет ее завтра, но качество будет оставлять желать лучшего. При таком подходе мы ничего не проигрываем в соревновании с другими газетами.
— Существуют ли в вашей газете какие-то жесткие правила, касающиеся ее оформления? Например, количество фотографий на полосе, размер шапки — главного материала полосы, количество строчек в лиде — информационном врезе?
— У нас строго вертикальная верстка, все измеряется колонками. Поэтому шапки как таковой нет. Нет и лида, есть только подзаголовок. В отношении количества фотографий специальных правил не существует.
«У нас много упрощенчества»
— Важно ли вам как журналисту, что о вас думают американские политики?
— Не так чтобы очень. Я никогда не писал своих колонок для политиков, я писал их для читателей. Это очень подготовленная, грамотная публика. Наш читатель более либерален, чем средний американец. И я никогда не излагал ему прописных истин. Тем более, избегал каких бы то ни было «партийных» оценок.
Сейчас много говорится о том, что американская пресса стала слишком партийной, слишком идеологизированной. Пример этому — телекомпания «Фокс» (один из четырех крупнейших телеканалов США, полностью отражающий точку зрения администрации Буша. — «К»). Но я считаю, что главная проблема прессы не в том, что она стала слишком «партийной». У нас в последнее время распространено упрощенчество. Распространяются некие моральные установки: одно — верно, другое — нет. И достаточно 15 минут, чтобы всем разобраться, кто прав, кто виноват. А в жизни очень много полутонов. Я, например, часто не согласен с той или иной позицией Буша, но не полностью не согласен. А иногда согласен, но тоже не полностью.
— Но, предположим, президенту или какому-то важному чину в администрации не нравится то, как «Нью-Йорк таймс» освещает войну в Ираке или что-то еще. Принято ли в Америке, чтобы этот чин звонил главному редактору и выражал свой протест против той или иной публикации? Или, скажем, звонил, чтобы не допустить появления в газете нежелательного материала?
— Было несколько случаев. Не сейчас, а в ту пору, когда я был ответственным секретарем газеты. Мне звонили, зная, что мы собираемся напечатать тот или иной материал. И нас действительно просили не публиковать его. Почти всегда это было связано с опасениями, что публикация может повредить национальной безопасности. И были случаи, когда мы соглашались с этими аргументами и не печатали материал, откладывали его на какое-то время, а потом возвращались к нему. В каждом из этих случаев мы детально обсуждали с властями и между собой вопрос. Но эти случаи крайне редки. Однако часто бывает, что те или иные чиновники выражают недовольство направленностью публикации или ее тоном. Не мне звонят, а заведующему, например, нашим вашингтонским бюро. Но если мы действительно в чем-то провинились, то на следующий же день печатаем опровержение или уточнение. Газета большая, и у нас полно таких «поправок» каждый день.
— Какой будет позиция газеты на предстоящих президентских выборах? Собираетесь ли вы поддержать одного из кандидатов?
— Я начальник над всеми полосами газеты, кроме двух. Это наша традиция. Я не несу ответственности за материалы, опубликованные на редакционной полосе и полосе мнений. Эти две полосы контролирует непосредственно издатель газеты, и только он определяет их политическую направленность. Обычно он (издатель и владелец газеты — Артур Сульцбергер-младший. — «К») открыто поддерживает того или иного кандидата в президенты. Но внутри газеты у нас стена между информационной частью (ее называют здесь news room) и группой, которая готовит редакционные полосы. Те даже сидят на другом, десятом этаже, а не на третьем, где все мы. Они печатают то, что думают сами, и то, что думает наш издатель.
