2020-10-07T12:26:33+10:00 2020-10-07T12:26:33+10:00

Дмитрий Алексеев: «Не надо смешивать капитал и бабло»

фото: фотобанк Росконгресс |  «Не надо смешивать капитал и бабло»
фото: фотобанк Росконгресс

Почему Дмитрий Алексеев и его компания DNS по-прежнему во Владивостоке, а в налоговую ездят в Петербург? Как по торговле электроникой прошелся кризис? И правда ли, что скоро все уйдут в Интернет? Обо всем этом предприниматель рассказал Bfm.ru.

– Правда, что какое-то время назад налоговая, в которой вы обслуживались, находилась в Санкт-Петербурге? Может быть, что-то изменилось? Когда вам надо было решать какие-то вопросы в личном порядке, вы из Владивостока летали в Петербург в налоговую. Не надоело?

– Все, что вы сказали, верно. Единственное, что вы этому придаете какое-то излишнее звучание, мне прямо даже неудобно. На самом деле все гораздо скромнее. Я не думаю, что это заслуживает какого-то особого внимания. Налоговая у нас находится в Петербурге, приходится летать, но ничего страшного, в Москву я летаю часто. У нас страна централизованная, и много необходимости бывать в столице.

– А почему ваша налоговая не во Владивостоке?

– Потому что мы один из крупнейших налогоплательщиков в стране, и у нас есть несколько налоговых, которые занимаются крупнейшими налогоплательщиками. И нам повезло (я, кстати, очень рад), что наша налоговая в Питере расположена в замечательном месте, там музей Анны Ахматовой в Фонтанном доме, находится во дворе налоговой инспекции. Я туда прилетаю, смотрю на прекрасный город, захожу в музей, культурно просвещаюсь. Во всем есть свои хорошие стороны.

– Прекрасно, но выглядит все-таки как какая-то издевка. Ваш головной офис находится во Владивостоке, вы крупный налогоплательщик – и ничего ближе вам не нашли, распределили в Санкт-Петербург.

– Вы точно в России живете? Вам это кажется нелогичным, а вам не кажется нелогичным, что в стране невозможно построить ни одну школу, ни один детский садик без участия федеральной программы, не согласовывая это дело в Москве?

– Я бы еще понял, если в Москве, но Санкт-Петербург же дальше.

– Тут как раз логики больше, потому что, наоборот, можно увидеть в этом символ некой децентрализации и попытку включить хотя бы Питер в эту российскую гиперцентрализацию. Так что я могу только приветствовать подобные вещи.

– Когда вы начинали строительство сети по торговле компьютерами, гаджетами, электронными и электромеханическими устройствами, вам задавали вопрос: «Вы на Дальнем Востоке, у вас рядом все центры производства мировые: Китай, Корея». Вы тогда рассказывали, что возить все равно все приходится через Москву. Это было 10–12 лет назад. Сейчас что-то изменилось?

– Тут есть два ответа. Во-первых, конечно, надо учитывать, что это типичный взгляд москвича на тему того, что у нас тут все рядом. Конечно, у нас примерно четыре часа до границы с Китаем ехать на машине, но центры производства находятся все-таки в районе Гонконга и Шанхая. Это юг Китая. От нас это примерно пять с половиной часов на самолете. Но логистический смысл все равно есть: через Амстердам довезти контейнер до Москвы дешевле, чем через Владивосток.

– То есть ничего не изменилось? Все так и остается?

– Нет, изменилось где-то уже лет пять назад. Завершился процесс, который шел лет 10–15, – обеление всей таможни. Сейчас у нас, слава богу, белый рынок, поэтому действительно есть экономическая целесообразность. У нас много товара, который торгуется в восточной части нашей страны, он везется через дальневосточные порты. В этом некая экономическая составляющая целесообразности есть. Просто очень много нюансов.

Во-первых, в том, чтобы довезти контейнер до Москвы, железнодорожная составляющая достаточно большая. Также известно мировой логистике: если контейнер везется по глубокому морю, deep sea, от расстояния стоимость не очень сильно зависит. Тут от экономики тоже много. И понятно, что эти громадные контейнеровозы, которые по магистральным линиям идут из Гонконга в Амстердам, там стоимость логистики оптимизирована гораздо сильнее, чем через железную дорогу и контейнерные поезда. Еще лет десять назад работали не экономические законы, а работала логика – кто лучше растаможит, и она действовать уже давно перестала. Слава богу, тут все хорошо.

– Вы собираете и выпускаете компьютерную технику, ноутбуки под собственным брендом. Какую долю занимает этот сегмент и как он изменил ваш бизнес?

– Тут опять же много ответов, и не все они вам понравятся. Первый ответ, что режет слух человеку, выросшему, по крайней мере, заложившему собственное сознание в эпоху Советского Союза: нужно понимать, что в современной экономике продать гораздо сложнее, чем произвести. В современной экономике – экономике изобилия, а не дефицита – ключевой момент занимает процесс продажи, а не производства. Поэтому у нас основу бизнеса составляет розничная торговля, и это наша основная задача.

Второй ответ: мы уделяем внимание производству. Мы уделяем внимание собственному бренду, и у нас сейчас около 20% в наших продажах – товары под собственным брендом. Это то, что мы производим. Теперь надо разбираться, что мы производим, потому что, опять же в сознании человека, выросшего в Советском Союзе, производство – это когда с одной стороны заехала железная руда, а с другой стороны выехал автомобиль ВАЗ. Такого в современном мире нет. То есть так производство не работает. Современное производство – это очень сложные цепочки из поставщиков, где один делает то, другой это, и так далее. В нем есть ключевые этапы – то, например, кто занимается R&D (Research & Development, научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы), кто занимается разработкой.

Здесь тоже все не так просто, потому что разработкой тоже, как правило, никто один не занимается. То есть если вы возьмете какой-то iPhone, вы обнаружите, что там очень большая доля разработки, которая ведется не Apple, например, камеру Apple не делает, не разрабатывает экран. То есть каждый занимается своим делом. Наша степень кастомизации, которую мы вкладываем в собственное производство, во-первых, конечно, разнится от того, какая это продукция. Она может быть более глубокой, менее глубокой. Но всего там, где мы участвуем, в процессе кастомизации, в процессе разработки, – это 20% от наших продаж примерно. Что касается завода под Владивостоком. Да, он так до сих пор и работает.

К сожалению, свой мы затачивали, специализировали под производство ноутбуков, с тех времен изменился рынок компьютерной техники, изменились техпроцессы, процессоры стали паять на платы, память стали паять на платы и так далее. Изменилась экономика процесса, и целесообразность производства большей части ноутбуков ближе к потребителю перестала существовать. Мы вообще отказались от ноутбуков под собственным брендом. Такая конъюнктура сложилась. Но мы делаем какие-то другие изделия.

– Коль скоро торговля – это основной бизнес, основная проблема, основная задача, зачем было это тогда затевать? Работало там в то время несколько сотен человек.

– Несколько сотен не было, разве что на пике, – там, может, и сотня, может быть, чуть больше. В современной рознице есть видимая часть – это те магазины, которые есть у нас по всей стране. Сейчас мы работаем в 850 городах. Всего в России примерно тысяча с чем-то городов. Часть – небольшие городки, где живет несколько тысяч человек. Но во всех городах, в которых живут хотя бы 50 тысяч человек и больше, мы уже работаем.

А есть скрытая часть – обеспечение всего этого процесса: логистика, в том числе и производство, в том числе и разработка, в том числе и дизайн, в том числе и какие-то обеспечительные процессы. Это целый айсберг, который еще скрыт под водой. В зависимости от того, насколько мы хорошо организуем те или иные процессы, мы можем быть более или менее выгодными для наших потребителей.

– Некоторое время назад вы говорили о конкуренции с «Яндекс-Маркетом» – мол, обратите внимание, мы и «М.Видео» занимаем примерно половину рынка бытовой техники и электроники; ни нас, ни «М.Видео» нет на «Яндекс.Маркете», клиенту удобно видеть все на одной площадке, если речь идет о небольших игроках. Еще вы говорили, что в Москве любят доставку: город огромный. А в любом небольшом городке любой покупатель лучше сэкономит 100 рублей, придет в магазин и все посмотрит. Так вы говорили раньше. А что произошло в этом году, когда повсеместно в той или иной степени все мы оказались на карантине?

– Произошедшее показало, что все меняется – и не меняется в то же время. Как я говорил раньше, так говорю и сейчас. Например, пользоваться агрегаторами покупки авиабилетов, находясь во Владивостоке, бессмысленно, потому что от нас летает примерно две авиакомпании.

Зачем вам пользоваться агрегатором, когда вы можете зайти сначала на сайт одной, потом другой? А по некоторым направлениям вообще только на один. Тот же самый сервис, только из первых рук. Это просто удобнее. Нечто подобное происходит и в электронике. Рынок электроники действительно укрупнился и, наверное, будет укрупняться и дальше. Я не верю особо в маркетплейсы. Я все так же не верю в доставку. Про доставку вообще отдельная история.

– Вот сейчас как, начиная с апреля?

– Начиная с апреля было по-разному. Во-первых, тоже тут надо учитывать, что когда вы говорите про карантин, вы говорите про московскую историю, потому что карантин показал главный вывод: сидят дома те, кто могут себе позволить сидеть дома.

– В среднем таких людей нет?

– Они есть, но Владивосток тоже город, в котором есть состоятельные люди. Однако в среднем понятно, что люди какое-то время побоялись, а потом поняли: надо работать. Хорошо, когда у тебя есть средства на то, чтобы сидеть дома. А когда нет, ты просто идешь и работаешь. Сейчас уже то же в Москве, несмотря на то, что заболеваемость опять растет, все равно люди уже боятся существенно меньше. Карантин показал, что никакого чуда не произошло. Когда физически была запрещена торговля и можно было покупать только через Интернет, покупали через Интернет. Как только открылись торговые центры, люди пришли в торговые центры, и все откатилось назад, как и должно быть.

Да, есть некоторый тренд, что в интернет-торговле некоторое перераспределение, оно небольшое. Эти московские инвесторы, они же как смотрят на рынок – ну все, теперь будет одно телевидение, ни кино, ни театра не будет, только один Интернет. Но, естественно, такого не произойдет.

– Как вы в целом пережили случившееся как огромная сеть?

– Кризис в разные месяцы был разный. Конечно, в апреле было неуютно, в мае – так себе. Потом поняли, что можно жить. Нам отчасти повезло, что мы поймали тот эффект, когда спрос перераспределился. Если раньше люди тратили довольно большие деньги, и я, честно говоря, даже не сильно акцентировался на том, насколько много в России тратится на тот же международный туризм, статистика показывает, что 1,7 трлн рублей не потрачено людьми на заграничные поездки и на туризм.

Соответственно, часть этих денег в том числе пришла и на рынок бытовой техники и электроники, потому что у людей стало меньше возможности летать по миру, отдыхать и ходить на концерты, получать другое развлечение, и телевизор и компьютер стали еще более важным средством для развлечения, и люди более активно стали тратить деньги в нашем сегменте.

– А падающий курс рубля?

– Все это плохо, и все это приводит к тому, что люди в среднем у нас в стране становятся беднее, но для нас это выражается в том, что, когда курс так дергается и рубль стоит 80, или начинаются мысли, что он будет стоить завтра 100, люди понимают, что откладывать покупки бесполезно, надо покупать сейчас, потому что дальше будет только дороже. Это опять же стимулирует спрос, и для нас это не так плохо, как в среднем для граждан.

– Обычная история: два партнера по бизнесу через годы подают друг на друга в суд, возбуждают друг на друга уголовные дела. А у вас корпоративная структура товарищеская, банда, что ли, или бригада, в хорошем смысле.

– Я знаю эти стереотипы. Вот и президент говорит, что на Дальнем Востоке все сплошь жулики. Вообще предприниматели – жулики, по мнению президента, а на Дальнем Востоке так уж точно. Мне слово «бригада» в данном контексте совсем не нравится. И это совершенно какой-то дурацкий имидж, непонятно, откуда он взялся.

Этот имидж, конечно, дурацкий. Бандитов в Москве, я думаю, не меньше, а то и больше, чем в регионах. В провинции люди попроще, пооткрытее и поестественнее, что ли. Нет этих московских инвесторов, всей этой мути. Отчасти это помогает нам не пуститься в блуд и всякую ерунду. Но если серьезно говорить, одним из залогов создания большого бизнеса является умение как-то договариваться, умение нормально работать и не разругаться большому количеству людей.

– Когда-нибудь в будущем вы планируете выйти на рынок, сделать IPO, долю, оценку рыночную? Кстати, навскидку, сколько вы стоите?

– Мы же маленькая провинциальная компания. У нас немного по-другому.

– Вы меняетесь.

– Это мир московских инвесторов, где цель бизнеса – урвать бабла и быстро уехать в Италию, чтобы у тебя не забрали то, что ты урвал. Мы далеко, мы понимаем, что Италия от нас далеко, никуда не уедешь. Мы занимаемся немного другими вещами. И в нашей деревне слово IPO считается ругательным, а за него можно «в табло отхватить». Понимаете, мне совершенно все равно, сколько стоит компания, это просто не тот контекст. Меня интересуют другие вещи. Меня интересует, насколько хорошо и адекватно мы делаем тот сервис, ту ценность, которую мы можем донести до наших покупателей. Это ценно, а не то, сколько стоит компания. Понятно, что московские инвесторы продают собственные акции, это считается более доходным и прибыльным бизнесом. А мы не продаем собственные акции, наш бизнес является не продажей компании, а продажей бытовой техники, предоставления этого сервиса для людей.

– Бизнес и торговля измеряются в деньгах – как без этого?

– Может быть, вы неправильно меня понимаете, когда я говорю, что мне деньги не нужны. Мне деньги не нужны как человеку. У меня очень маленькие потребности.

У меня, конечно, хорошая зарплата. Не как у депутата Государственной думы, раза в три, наверное, поменьше, но этого мне для жизни хватает, и мне больше не нужно. Для того чтобы делать большой бизнес, нужны ресурсы. Но это отдельные вещи. Не надо смешивать капитал и бабло.

– Вы говорили, что работаете по принципу «Чем больше магазинов, тем лучше». Как долго это работало? Открытие новых магазинов, причем повсюду, самого разного размера, масштаба, в городах и даже поселках, – как у вас это происходит? Надо все-таки, чтобы приехал кто-то из головного офиса, поговорил с местными начальниками, рассказал, чем вы будете заниматься, как будете себя вести, какие налоги будете платить и так далее?

– Розничная торговля, по крайней мере пока, – еще одна из тех богоспасаемых отраслей нашей экономики, которая, как я сейчас понимаю, практически вообще никак не зависит от государства. Поэтому она и хорошо развивается, поэтому российский рынок, по крайней мере электроники и бытовой техники, находится совершенно на передовых позициях в мире. И такие прекрасные игроки европейские, как MediaMarkt, приходят на российский рынок и понимают, что ничего предложить нашим покупателям лучше, чем уже есть на рынке, они не могут, поэтому они и ушли с нашего рынка. Это рыночная отрасль, которая развивается без необходимости прийти к какому-то абстрактному начальнику и о чем-то договариваться.

– А они потом не приходят, когда появляется магазин?

– Конечно же, мы живем в России, конечно же, много очень нюансов. Но, как я сейчас понимаю, имея опыт, это все совершенно не сопоставимо со стройкой или деревообработкой. Это совершенно разные масштабы. И тут вы тоже должны понимать, что, имея сеть, нам проще с этими вещами работать. То есть, если вы работаете в одном городе и вдруг у вас возник какой-то конфликт с каким-нибудь проверяющим в России, – это правда, много чиновников, которые могут закрыть бизнес. Но если работать по всей стране, эти риски усредняются. При этом я же говорю, что отрасль у нас рыночная, у нас можно быть правым и можно доказывать свою правоту. Если вы посмотрите прессу, особенно старую, там бывали разные случаи.

– Там написано не так много. А это правда, что где-то там у вас на полтора миллиона что-то конфисковывали или штрафовали, и вы рассказывали, что вам предлагали за 500 тысяч решить вопрос?

– Было, было. Но тут надо сказать, что действительно таких совсем значимых [прецедентов] для бизнеса не было. Были нюансы, но единичного характера.

– В более отдаленных районах, где вы тоже присутствуете, криминальное давление не возникает? Где подальше от царя, поближе к народу?

– Здесь есть два тренда, их тоже нужно учитывать. Настоящего криминала в середине 2000-х практически не осталось как значимого фактора. В принципе, у нас спецслужбы перехватили силовой контроль. А второй тренд заключается в том, что в зависимости от экономической ситуации происходит увеличение либо уменьшение количества инцидентов. То есть тут четкая совершенно связь: чем хуже в экономике, тем больше проявляются различные криминальные аспекты.

У нас могут обворовывать магазины, происходят кражи во время логистики. Чем хуже, чем острее кризис, тем этого больше, чем лучше экономика, тем меньше всякого проявления криминала. Это неприятная штука, в момент экономического кризиса еще более неприятно, но что же делать, живем. То есть так сказать, что прямо ужас-ужас, наверное, тоже не могу.

– В целом среда, в которой ваша отрасль работает, нормальная? То есть криминального давления нет, есть бюрократическое, но вы говорите, что это не самая большая проблема…

– Может быть, конечно, уже привыкли и другого ничего не знаем, но…

– Только вот в Санкт-Петербург приходится летать, чтобы встречаться со своей налоговой.

– Да.

– Получается, что вы должны быть благодарны государству прямо во всем, судя по тому, что вы сейчас рассказываете.

– Я против крайностей и против того, чтобы упрощать все до того, чтобы сказать: да, все хорошие или все плохие. Мир сложнее. То есть мне многое не нравится, мне не нравится то, что в последнее время риторика модернизма и инноваций, «Сколково», технологий и развития сменилась мракобесием и какой-то архаикой.

– Но это не имеет прямого отношения к вашему бизнесу?

– Это отношение к стране в целом, понимаете, это все оказывает влияние, в том числе и на наш бизнес. Гиперцентрализация в стране, решения – все принимается в Москве, и такое впечатление, что в одном или двух кабинетах. Это все, конечно, плохо работает, и хотелось бы, чтобы это развивалось в другую сторону, наоборот, в сторону участия граждан в управлении страной, в сторону развития и улучшения госуправления и так далее. Ну а что же поделать, мы в такой ситуации. Если вы меня спросите, пора ли валить: ну нет, наверное, все-таки валить не пора, надо, наоборот, участвовать в жизни страны. Это имеет значение.


Самые свежие материалы от KONKURENT.RU - с прямой доставкой в Telegram


 

НОВОСТИ ПАРТНЕРОВ