Барсегов Эдуард Владимирович, скульптор, автор многих памятников в Приморье.
Родился в 1940 г. во Владивостоке. Мать была управдомом, отец — строителем (был членом ЦК компартии Азербайджана, руководил стройтрестом в Баку).
Окончил истфак ДВГУ, художественно-графический факультет Хабаровского педагогического института.
Заслуженный художник России, академик Петровской академии наук и искусств, кандидат философских наук, профессор, завкафедрой изобразительных искусств архитектурного института ДВГТУ, зампредседателя Общества изучения Амурского края, президент Приморского отделения Всероссийского Пушкинского общества.
Женат, имеет дочь и двоих внуков.
В канун Дня города Владивосток украсит новый памятник. К торжественному представлению на одной из видовых площадок готовят скульптурную композицию «Кирилл и Мефодий». Воплощенные в чугуне славянские просветители — дело рук Эдуарда Барсегова.
Люди на постаментах
— Основатели славянской письменности увековечены в бронзе на площадях Москвы, Киева, Самары, Сургута, Ханты-Мансийска и других городов России и ближнего зарубежья. Как вы пришли к идее создать «Кирилла и Мефодия» во Владивостоке?
— Эскиз памятника я сделал в середине 90-х, но в ту пору ему было суждено остаться в мастерской. Спустя годы у меня побывал ректор ДВГТУ Геннадий Турмов, увидел этот эскиз и не остался к нему равнодушным. В 2000 году началась работа над памятником, в итоге он установлен на видовой площадке у технического университета. Я счастлив этому обстоятельству и благодарен ректору Турмову, определившему, что «Кириллу и Мефодию» быть именно здесь.
— Самый первый в стране памятник этим святым находится в столице. Его изваял ушедший из жизни несколько дней назад Вячеслав Клыков. Знаменитый скульптор, помимо «Кирилла и Мефодия» в Китай-городе, он создал «Илью Муромца» в Муроме, «Маршала Жукова» на Манежной площади, «Дмитрия Донского» в Курске. Вы ведь были с ним знакомы?
— Клыкова я глубоко уважал. Известие о том, что его больше нет, меня потрясло. Вячеслав Михайлович был у меня в мастерской лет пять назад. Посмотрел эскизы, в том числе «Кирилла и Мефодия», похвалил готовые работы. А вскоре моя жена привезла из Москвы фотографию тамошнего памятника Кириллу и Мефодию работы Клыкова. Я поначалу сник — нате вам, уже есть такой, что ж мне со своим-то делать?! Затем внимательно изучил увиденное и понял — нет, разные это памятники. Клыковские Кирилл и Мефодий удалые, этакие коробейники. В нарядной одежде, в сапожках, один ножку — вправо, другой — влево.
У меня решение иное. Это два колосса, которые несли в Русь славянскую культуру и проповедовали христианство. И крест не между ними, как в московском памятнике Клыкова. Они его несут, идут с ним и со знанием по жизни. Крест здесь — трагическая диагональ. По пластике, две фигуры — два объема. А книга на развороте стала вогнутой формой, способной эти две фигуры объединить.
Ладно, подумал я тогда, Слава Клыков сделал, но моя вещь тоже по-своему достойная.
— Правда, что «своих» «Кирилла и Мефодия» вы отливали на оборонном заводе?
— А где же это делать в здешних условиях? Ведь в Приморье художественного литья не существует, льют в простую земляную форму. Для того чтобы памятник встал в чугуне, Турмов нашел спонсора, который взялся оплатить литье на Дальзаводе.
Сначала памятник, переведенный из глины в гипс, по частям — ярусами — перевезли на завод, потом пошла полоса ожидания. Когда памятник отлили и начали его составлять, выяснилось, что отдельные ярусы не сходятся: в некоторых местах на 3-4 сантиметра не совпадали. А ведь это не дерево, взял топор — и отрубил лишнее. Чугун обрезными машинками правили. Дальзаводское начальство было в ужасе. Я — тоже, хотя не сомневался, что все равно доведу до ума этот памятник. Потом целый месяц его шлифовали, красили грунтовкой. И вот наконец установили. Я посмотрел и облегченно вздохнул: великолепное место для памятника нашли — вид на Золотой Рог, корабли приходят и уходят...
— Кстати, Кирилл и Мефодий прославились не в мореходном деле.
— (Смеется.) Я о себе, о своих чувствах. Магическое значение этому придаю. Раньше здесь стоял мой родной дом, и я видел эту красивую бухту с детства. Теперь на этом святом для меня месте — «Кирилл и Мефодий». Рядом университет, где я преподаю. Воспарить над Голубинкой — это многого стоит... Жизнь прожита не зря.
— А если бы здесь стоял другой монумент — Ленину, допустим?
— Политизированный памятник могли бы убрать. Как в свое время не поставили «Ленина» на Крестовой сопке. Когда обсуждали этот вопрос, я предупреждал — если гигантскую фигуру поставим, потом всю жизнь на нее будем работать. Пальчик отвалится, трещины пойдут — годами реставрировать придется, вытаскивая деньги из первоочередных проектов городской инфраструктуры. Так и не поставили «Ильича» над Владивостоком, хотя фигура работы Бабурина обещала быть мощной. Видать, не судьба.
— Какой личности вы поставили бы памятник?
— Арсеньеву. У меня задумано три варианта этого памятника. Например, 9-метровый на улице Добровольского, на семи ветрах. Много лет мечтаю о памятнике Чехову, побывавшему во Владивостоке в 1890 году.
Ленин-кормилец
— Каким рублем измерить ваш труд?
— Символическим. Почему-то так складывается, что забывают мне платить достойно. У меня нет такого: изваял что-то — и махнул в Грецию на отдых. Пока мечтаю об этом, но позволить себе не могу.
— Случалось ли вам лепить бюст по желанию кого-либо из сильных мира сего, весьма состоятельных граждан?
— Не доводилось, но мог бы. Ему — бюст, мне — деньги. Эти люди по-своему интересны для художника.
— А исторические фигуры? Ленина, к примеру?
— Его лепил многократно. Это были единственные заказы, в прошлом хорошо кормившие скульпторов. Причем я честно относился к такой работе. Я видел в Ленине аккумулирующую фигуру, настоящего вождя. А кто сегодня его низвергает? Мелкие, случайные люди...
Тчк, зпт, вскл
— Как бы вы определили свою профессиональную манеру?
— Она сформировалась от школы Александра Терентьевича Матвеева, умевшего говорить «телеграфным» языком в творчестве. Я защитил диссертацию «Философско-антропологические основания пластического моделирования человеческого тела на материале скульптурной пластики». Целый раздел в ней посвящен Матвееву. Он соединил антику, высокое искусство с русской пластикой XVI — XVII веков.
— Вы, помнится, в свое время были председателем краевого отделения Союза художников России...
— Да, тогда я научился уважать и понимать художников. Многие творческие люди не приспособлены к повседневной жизни. Они порой как дети. Проказничают, но беззлобно. Редкие сумели организовать собственный бизнес. Художник, он ведь свободен. Это микро-Создатель. Берет кусок глины, краски — и созданные им произведения начинают жить самостоятельной жизнью.
Русалка для Копылова
— Чего, на ваш взгляд, не хватает Владивостоку в художественном плане?
— В нашем городе есть не одна маленькая среда, требующая дизайнерской разработки. Старые домики хорошо бы привести в порядок, деревянное зодчество обновить. У Владивостока есть черты, подчеркнуть которые можно только с помощью неравнодушных художников.
— А как быть с дурновкусием?
— С ним можно что-то сделать, если очень упорствовать. Иногда вырастают чудища, вроде русалки на Набережной. Идея поставить в этом месте скульптуру принадлежит мне — я предлагал женщину, окунающую в воду ребенка. Почему? Здесь же детский пляж. А прежний мэр воспринял вульгарно — русалка, и все тут. Я настойчиво просил его отменить это решение. К сожалению, меня не услышали. Потом мне довелось общаться с тем китайским гастарбайтером, который за гроши вылепил русалку за неделю...
БЛИЦ
— Кому бы вы поставили памятник при жизни?
— Гениальному актеру и добрейшему человеку Зиновию Гердту.
— Как относитесь к экспериментам в своей области?
— Авангардисты в пластике мне не близки. Скульптура — это нечто вечное, с ней хулиганить нельзя.
— Лучший материал для создания памятника?
— Глина. Из нее творил сам Бог. Потом, желательно создавать в вечных материалах — бронзе, чугуне, мраморе.
— Художник в России сегодня все еще властитель дум?
— В рамках своей мастерской — да. Ведь зачастую многим работам суждено остаться в ней навсегда.