2006-09-12T15:30:00+11:00 2006-09-12T15:30:00+11:00

Виталий Номоконов: «Все-таки мы лишь теоретики»

Эксперт по уголовному праву о Центре по изучению организованной преступности

Из личного архива героя публикации |  «Все-таки мы лишь теоретики»
Из личного архива героя публикации
Анкета
Номоконов Виталий Анатольевич, 57 лет.
Заместитель директора Юридического института ДВГУ по научной работе, д.ю.н., профессор. Директор центра по изучению организованной преступности.
Образование: в 1971 г. окончил ДВГУ по специальности юриспруденция. Очная аспирантура ДВГУ (1971-1974 гг.), докторантура в ДВГУ (1989-91 гг.).
Карьера: в ДВГУ работает с 1974 г. Начинал с должности ассистента. В 1975— 1989 гг. — заместитель декана юридического факультета ДВГУ. С 1996 года заместитель директора Юридического института ДВГУ по научной работе. С 1997 г. по настоящее время возглавляет Центр по изучению организованной преступности при Юридическом институте ДВГУ.
Семейное положение: Женат, взрослая дочь.
Хобби: отдых на природе, закаливание, бег.

Директор центра по изучению организованной преступности, замдиректора юридического института ДВГУ свою жизнь посвятил науке, специализировался по уголовному праву. Однако был момент, когда известный ныне в юридических и не только кругах Виталий Номоконов мог выбрать для себя другую стезю — философскую.

— Выбор профессии часто происходит случайно. А как было в вашем случае?

— Это произошло в старших классах. В то время были традиционными встречи школьников с интересными людьми. Нечто подобное практиковалось и у нас. Помню, перед нашим классом как-то выступал профессор-юрист из Москвы. Он много и интересно рассказывал о преступности, о необходимости борьбы с ней, об участии в этом процессе молодежи. Примерно в то же время с аналогичными беседами к нам приходили и руководители районных отделов милиции. Мне как-то сразу показалось интересным то, чем занимаются эти люди, и я решил поступать на юридический факультет.

Может быть, в силу юношеского максимализма мне всегда казалось неправильным, странным, если мои одноклассники портили в школе мебель, другое имущество? Во дворе пытался иной раз приструнить хулиганов. Помню, мы были очень горды собой, когда меня и еще нескольких сверстников взяли внештатными сотрудниками во Фрунзенский РОВД. Быть дружинником, настоящим борцом с преступностью мне казалось романтичным. Хотя все родственники были против моего выбора будущей профессии. Говорили, что преступность — дело грязное.

— При такой целеустремленности проблем на вступительных экзаменах, наверное, не возникло?

— Проблемы были, но не на экзаменах. Когда я поступал, существовало железное правило, согласно которому со школьной скамьи на юридический факультет не брали. Надо было или отслужить в армии, либо иметь производственный стаж. Несмотря на то, что милиция дала мне как дружиннику прекрасную характеристику, на уступку в ДВГУ пойти не смогли. Не помогло даже письмо в Министерство образования. Так что пришлось поступать на вечернее отделение историко-правового факультета.

Год учился и параллельно работал не телеграфе в мехмастерской. Уже потом, после года обучения на вечернем факультете, я перевелся на очное отделение.

— Интересно было учиться?

— Учеба мне нравилась, много времени проводил в библиотеке. Еще в студенчестве заметил, что мне больше нравится заниматься аналитикой, поиском закономерностей. (К слову, позже никогда, даже в самое тяжелое для преподавателей время, когда зарплаты у нас были мизерные, не пожалел, что выбрал преподавательскую стезю.) Общественная жизнь на факультете также била ключом. До сих пор с удовольствием вспоминаю те времена, хотя и формировался я как личность в годы тоталитаризма, как сейчас называют то время.

— Вы можете сравнить уровень преподавания в то время и сейчас? Не кажется ли вам, что престиж профессии юриста в наши дни несколько упал из-за того, что теперь их готовит практически каждое учебное заведение?

— К тому, что у нас сейчас масса вузов, где делают вид, что готовят юристов, я отношусь отрицательно. Хотя, это веяние сегодняшнего дня. Спрос рождает предложение. Качество такого образования оставляет желать лучшего. В ДВГУ юридический факультет, а ныне юридический институт существует с 1958 года. В мое время преподаватели в буквальном смысле слова подбирались штучно. Такого состава профессоров, докторов наук, какой был в то время, да и сейчас, не было нигде больше на Дальнем Востоке.

Я считаю, что у современной системы есть один, весьма очевидный плюс. Она модернизирована под условия сегодняшнего дня. Объем информации для студента многократно увеличился. Значительно шире и возможности для обучения. Не стоит жалеть об ушедших временах, нужно просто менять качество работы, хотим мы этого или нет.

— После окончания ДВГУ, думается, ваша дальнейшая судьба была предопределена — аспирантура, преподавательская деятельность?

— Действительно, мне предложили поступать в аспирантуру. Причем предложили сразу две кафедры — уголовного права и философии. Моя кандидатская, а затем и докторская диссертации тоже находились на стыке философии и уголовного права. Меня интересовала проблема свободы выбора в сфере уголовного права. Казалось бы, какая свобода у людей, которые совершают преступления? Однако я попытался развить мысль о том, что при совершении преступления на человека давят разные обстоятельства. На мой выбор окончательно повлиял замечательный человек, глубокий ученый с мировым именем профессор Плехан Сергеевич Дагель. Тогда он сказал мне: «Если ты уйдешь в философы, юристом ты уже не будешь. А вот юрист может погружаться в философские проблемы, и это никому не вредит». Так оно в итоге и получилось.

— Преподавая в университете, пришлось вступить в партию?

— И вступить в партию, и даже возглавить комитет комсомола ДВГУ. Предложение стать комсомольским вожаком мне как-то сразу не нравилось, но от него сложно было отказаться. Да, много было нового, интересного, расширил круг знакомых, кругозор. Но, по большому счету, я все время сравнивал для себя работу в комсомоле с пребыванием в тюрьме. Я не испытывал особой радости, во всем чувствовалось что-то искусственное, довлел формализм. В итоге моя комсомольская карьера завершилась строгим выговором от бюро крайкома комсомола. С тех пор административная работа мне не по душе, ближе наука. Хотя и сейчас, в нынешней должности, на мне тоже лежат определенные административные обязанности.

— Создание Центра по изучению организованной преступности наконец-то дало Вам возможность заняться любимым делом, наукой?

— Появился он во многом благодаря случаю. В 1995 году мы с коллегами выпустили книгу об организованной преступности начала 90-х. Позже подарил ее коллеге из Иркутска, а на следующий год получил предложение выступить в этом городе на конференции по оргпреступности. Там присутствовала профессор из США Луиз Шелли. Она и рассказала об идее создать в России центры по изучению организованной преступности. Наш появился в 1997 году. Интересно, что аналогичные центры тогда создали в Иркутске, Екатеринбурге, Москве, Санкт-Петербурге, Саратове, на Украине, в Грузии. Но сейчас остались только у нас и в Саратове.

— Работа вашего центра все-таки носит прикладной характер?

— За время работы центра наши сотрудники выпустили около 20 монографий. Мы проводили исследования по конкретным проблемам: коррупция, торговля людьми, киберпреступность.

Наши материалы являются прекрасным подспорьем не только для студентов, но и для сотрудников правоохранительных органов, с которыми мы тесно сотрудничаем. К слову, бывший прокурор Владивостока Юрий Мельников также и на наших материалах, помимо прочих, написал диссертацию о роли прокуратуры в борьбе с оргпреступностью. Но, по большому счету, мы все-таки теоретики.

— Вы как специалист можете оценить, насколько глубоко оргпреступность пустила корни в крае? Ведь для многих это понятие ассоциируется с криминальным переделом 90-х. А ныне время спокойнее...

— Да, теперь крови стало меньше, но оргпреступность никуда не исчезла. Она трансформировалась в преступность экономическую. Более скрытую, но не менее опасную для общества форму.

Беды нашего края идут не столько от отдельных личностей, сколько от исторических, социально-политических и экономических особенностей нашего положения. Это близость границы, поток мигрантов, мощный транспортный узел. Они объективно провоцируют ситуацию, когда в сети преступности втягивается много людей. По разным данным, во Владивостоке от 50 до 80% населения так или иначе соприкасаются с преступными формированиями. Либо человек сам входит в него, либо там его родственники, друзья, знакомые. Что касается коррупции, есть такой термин — индекс восприятия коррупции, или рейтинг коррумпированности. Россия по этому показателю относится к неблагополучным странам. Приморье, естественно, тоже.

— Весьма пессимистическая оценка. И что же делать?

— Все далеко непросто. Нужен целый комплекс, система мер. От правоохранительных органов, в частности, требуются более серьезные усилия в плане борьбы с преступностью. Эти усилия должны быть, в свою очередь, подкреплены и финансово, и организационно на государственном уровне. Соответствующие программы есть, но часто лишь на бумаге. Хотя в последнее время есть и позитивные моменты.

Смена руководителей правоохранительных органов ДВФО, Приморского края значительно изменила ситуацию в лучшую сторону. Я не утверждаю, что предыдущие руководители силовых ведомств были коррумпированы. Просто даже самый лучший человек после 5 лет работы на таком месте обрастает если не коррупционными, то протекционистскими связями. А новые люди действуют аккуратно, без шумихи они делают свое дело, и атмосфера в обществе ощутимо, как мне кажется, меняется...

БЛИЦ

— Вы конфликтный человек?

— Скорее, с обостренным чувством справедливости.

— Каковы ваши увлечения, помимо работы?

— Очень люблю природу, путешествовать. В этом году был на Восточных Саянах в Бурятии. Мне нравится «дикий» отдых. Кроме того, зимой купаюсь в проруби, по утрам хожу в бассейн, бегаю по стадиону.

— Какое качество в человеке является для вас самым важным?

— Людей я оцениваю по шкале «порядочный — непорядочный».

НОВОСТИ ПАРТНЕРОВ