«Не надо выходить на одну тропу с Богом»

Лидия Козьмина открывает нам третье измерение Владивостока. В ее работах будни переплетаются с фантасмагорией, оживают исторические персонажи и фольклорные герои, над «Миллионкой» парят драконы, а в Японском море скрываются сказочные чудовища. Как рождаются эти удивительные образы и чем живут художники Владивостока, она рассказала в интервью деловому еженежельнику «Конкурент».

– Лидия Александровна, недавно в свет вышла книга Юрия Уфимцева «Живая история Приморья. От драконов до бохайцев» с вашими иллюстрациями. Что побудило вас взяться за эту работу?

– В общем-то, я не считаю себя художником-иллюстратором, но за такие интересные заказы, которые совпадают с моим мироощущением и возможностями, с удовольствием берусь. А здесь прозвучали слова «драконы», «история Приморья», и это сразу вызвало у меня живой интерес.

– Обязательно ли художнику глубоко погружаться в материал, который он иллюстрирует?

– Художникам всегда необходимо погружаться в то, что они рисуют. Так что пришлось и почитать, и углубиться в эту тему, тем более я много читала о чжурчжэнях и бохайцах, когда иллюстрировала книгу Павла Девятинина «Легенда о Куань-Юне». Всегда приятно работать с интересной тебе информацией. А в этом случае нужно было еще и нарисовать карту бохайского государства. С картами у меня тоже многое связано, я люблю рисовать карты местности в старом стиле.

– С чего начиналось ваше увлечение живописью?

– Увлечение цветными карандашами у меня с детства. Я отношусь к поколению, которое, наверное, вобрало в себя все лучшее из советской эпохи, потому что росло в период самого ее расцвета. Мое детство прошло в небольшом поселке Заводском. Там была прекрасная художественная школа, где работали молодые специалисты. Отлично помню, как впервые взяла в руки цветные карандаши, увидела краски и ощутила этот трепет.

– У вас были какие-то выдающиеся способности, которые сразу заметили педагоги?

– Сейчас понимаю, что каких-то особых способностей у меня не было. Они были достаточно средние. Но всегда присутствовало желание рисовать. Художником я стала, наверное, благодаря труду и обстоятельствам.

Тогда легко можно было посещать художественную школу даже в небольшом поселке, потом поступить в художественное училище, затем – в институт искусств. Моя дорога в профессию была прямая, без извилин.

– А когда вы ощутили себя художником с большой буквы?

– Я в принципе не сразу стала себя ощущать художником. Думаю, впервые это осознание пришло после института искусств. На дворе стоял 1993 г. – непростое время, когда было не до художников. Для меня профессия стала отдушиной, я поняла, что именно этим отличаюсь, в этом моя сила. И потом, мне очень нравилась художественная среда, которой я прониклась начиная с училища.

– Семья ваш выбор поддержала? Все-таки «что это за профессия такая – художник»?

– Семья моя от художественной среды была далека. Папа – машинист тепловоза, мама – бухгалтер. Это поколение, чье детство пришлось на тяжелое послевоенное время, но родители всегда стремились дать мне образование, а стану я художником или музыкантом, решать было мне. Не скажу, что в семье меня носили на руках, но принимали мой выбор и поддерживали в начинаниях. За что я сильно благодарна своим родителям и старшей сестре, которая однажды – очень вовремя – привела меня в художественную школу.

– Как вы нашли свой стиль? Какими авторами вдохновлялись?

– Вопрос не такой простой, потому что сложно вспомнить все свои пристрастия начиная с детства. До сих пор помню книжку сказок Андерсена с иллюстрациями или книжку Татьяны Мавриной «За тридевять земель. Картинки и разговоры». Это тысячи ниточек, которые ведут к тысячам образов. Стиль складывается «из всего», поэтому мы всегда советуем студентам заниматься самообразованием – слушать музыку, смотреть фильмы, читать книги. И не надо повторять стилистику другого художника. Важно найти свое.

Что касается авторов, с детства мы изучали историю искусств. Мне нравятся художники эпохи Возрождения, русская икона, средневековая книжная миниатюра. Это то, что оказало на меня влияние. Потом были художники-символисты и многие другие. И конечно, на творчество влияют люди. Мои друзья и коллеги. Само собой, мой супруг – художник, человек с огромными познаниями в области искусства, музыки, литературы – с ним мы ведем бесконечную беседу обо всем, что творится в мире искусства, и не только.

– Вы побывали в Корее, Японии, Австралии. Как этот опыт изменил ваше искусство?

– Люди вообще сами по себе любопытны, редко кого не интересует другой мир. А я как раз жила в то время, когда границы были на замке. Потом вдруг они открылись, и мы испытали восторг путешествий в другие миры за морями и океанами. Лет 10–20 просто не могла насытиться. Это была радость поездок и в то же время страх, потому что ты толком не знаешь языка и все происходит на каком-то интуитивном уровне. Мы окунались в творческую среду художников и галерей, наслаждались музыкой, природой, архитектурой других стран.

Это очень обогащало. Ты начинал сам себя со своим миром, своей жизнью ощущать по-другому, в чем-то различать недостатки, а в чем-то – достоинства своей страны. Первое время мы не ценили то, что имеем здесь. Потом пришло осознание, что и у нас есть очень многое. Помню художественный музей в Австралии: он оказался таким маленьким по сравнению даже с Приморской картинной галереей, не говоря уже о сокровищах «Эрмитажа». Сразу начинаешь чувствовать себя по-другому, где-то в центре. Хотя в той же Австралии я увидела искусство местных аборигенов, когда они точечками изображают мир космоса. И эти точки, мне кажется, до сих пор во мне есть. Я могу изображать песок, медитировать вот этими песчинками «из Австралии».

Копировать что-то – неинтересно. Это мертворожденное. Задача творчества – создать художественный образ, непохожий на другие, на основе всего другого сделать свое.

– Вспоминается один из советов по написанию книг от Стивена Кинга: «Пишите о том, что знаете». И действие всех его романов и рассказов происходит в штате Мэн.

– По молодости многие художники отвергают сложившиеся образы, композиции, далеко уходят в своих эстетических поисках. А сейчас я пришла к тому, что всю красоту можно найти в Приморье. Когда ты едешь с выставкой в маленький городок во Франции, то везешь с собой наши пейзажи, побережья, образы, мифы и легенды, влияние восточных искусств. И для них это – удивительный край света, как мы говорим, near Japan.

Каждый художник стремится иметь свое лицо. Иногда это лицо может превратиться в клоунаду, лишь бы выделиться, проявиться, быть не таким, как все. А потом вдруг ты понимаешь: все уже было, ты не уникален. Так что главное – не попасться на этот крючок. Иногда не надо бояться обычных, простых тем. Сегодня у меня уже нет сильного рвения куда-то ехать. Все, что нужно, я нахожу у себя под носом – в любимом городе Владивостоке, который бесконечно вдохновляет на творчество.

– Что именно вдохновляет вас сегодня?

– С группой художниц мы ездили в Якутск, и я просто удивилась этому краю и людям, которые там живут. Захотелось нарисовать что-то на эту тему. А года два назад открыла для себя Иркутск с его деревянным зодчеством – редко кто не попадет под обаяние архитектуры этого города. К чему я? Художники возвращаются из путешествий с новыми впечатлениями, чтобы потом другим взглядом посмотреть на свою родную землю и вдруг увидеть то, что всегда находилось у тебя под носом. Летом хочется нарисовать наши огромные лопухи. Сейчас, например, занимаюсь серией работ на тему «Миллионки» – исторического центра Владивостока. Казалось бы, кто ее только не рисовал, и я всегда боялась впасть в какую-то банальщину. Даже пошла на экскурсию по этому району, где была уже множество раз и вместе с мужем держала там мастерскую. Думала – зачем пошла, что нового смогу увидеть. Но когда вышла из лабиринта домиков, двориков и переулков, родилась идея – как представить «Миллионку».

– Были у вас периоды «молчания»? Знакомы вам творческие кризисы? И как выйти из такого кризиса, не потеряв себя?

– Творческий кризис – это, наверное, не про меня. Сомнения, бывает, гложут, как и любого разумного человека. Если ты боишься и не знаешь, что рисовать дальше, достаточно почитать хорошую книгу, послушать музыку, встретиться с друзьями, посмотреть фильм, просто уехать в деревню, даже сходить в магазин, главное – переключиться. Бороться с кризисом можно элементарно – просто пять дней не брать в руки ни кисточку, ни карандаш. Потом все встает на свои места.

– Что самое страшное для художника?

– Больше всего художника пугает равнодушие. Если его работу не похвалили и не поругали, это самое печальное.

– Художники в принципе зарабатывают сегодня?

–— Конечно, мы не говорим о том, что художник должен быть обязательно бедным. Но возможно, какое-то время придется побыть в бедности, чтобы состояться. У меня в жизни был сложный период в 90-х, когда денег не хватало, приходилось жить в каких-то мастерских, съемных помещениях. Молодость помогала нам в тот период. В моем окружении никто не смотрел на материальные достижения. Но хотелось ездить по миру, поэтому мы брали заказы, в которых требовалось подстраиваться, угождать зрителю. Плюс я преподавала в детской художественной студии дома пионеров Ленинского района. Зарабатывала пусть небольшие, но все-таки деньги, которые давали возможность заниматься творчеством. В нулевые преподавала за границей, как и многие, ездила в Китай, там продавала свои работы. Что-то мы относили в салоны. И старались лишнюю копейку вложить в ремонт мастерских.

Сегодня художники так же сотрудничают с салонами, выполняют коммерческие заказы, иллюстрируют книги, занимаются компьютерным дизайном, преподают. Причем преподавание – это не только про заработок. Это еще и общение с молодежью, которое позволяет оставаться на волне и не уйти совсем далеко в мир своего поколения. Как я говорю – попить кровушки молодой.

– На одном из маркетплейсов продается дождевик «Лидия Козьмина. Остров Владивосток». Вы работаете и с дизайнерами?

– Несколько дизайнеров моды обращались ко мне с предложением сделать принты на одежду. Я соглашаюсь, это хорошая реклама творчества. Но на постоянной основе дизайном не занимаюсь.

– А открытки, календари?

– Были попытки работать с открытками, но это отнимало больше времени, чем приносило денег. По-моему, суета сегодня – главный пожиратель времени. Не хочется тратить его впустую.

– Как думаете, что все-таки помогло вам стать одной из самых узнаваемых художниц нашего региона? Глядя на ваши работы, кажется, что все очевидно. Но достаточно ли только таланта?

– Знаете, это и хорошо, и плохо, когда художник узнается быстро, потому что хочется избегать собственных клише. Что касается таланта, поцелованность Богом присутствует в человеке. Я всегда говорю об этом своим студентам. Это вещь в общем-то необъяснимая: ты родился и уже что-то умеешь делать; это надо очень беречь и развивать. А вот способность это развить – наверное, еще больше, чем сам талант. Это прежде всего труд, который несет тебе не тяжесть, а радость. Радость писать на пленэре, делать графику перышком и тушью, вырисовывая каждую детальку. И когда мне говорят: «Сколько же это труда!», я молчу и думаю про себя: «А сколько радости этим заниматься».

– Над какими работами, проектами вы работаете сейчас?

– Я не мыслю словом «проект». Сейчас рисую карту района Эгершельда и получаю от этого удовольствие. Есть разные планы, но самое классное состояние, когда четкого плана нет, ты сидишь перед холстом и думаешь – сейчас что-то нарисую. Хочется поработать с форматом побольше. Метр двадцать – метр сорок – для меня это уже большой формат. Скоро осень – ожидание Рождества. Как всегда, в это время начинаю делать свои рождественские «сезонные» работы – поклонение волхвов и другие мотивы. Хочется съездить на пленэр. У нас прекрасная сентябрьская, октябрьская осень, а пленэр помогает не отрываться от земли, он всегда художника освежает, вдохновляет, «чистит палитру». Есть планы пожить в деревне, на природе.

– Как вы видите будущее современного искусства? Кто-то из современных классиков писал, что оно уйдет в акционизм.

– Раньше реагировала очень бурно, многое мне не нравилось. Самое интересное, когда люди, отвергая старое, пытаются сделать что-то новое. Потом сами, еще быстрее, чем свои предшественники, становятся «старичками», и вдруг выясняется, что все это уже было.

Повторяемость в современном искусстве нагрянет даже быстрее, чем в классическом. При этом искусство должно обновляться. И главное для художника – быть в связи со временем. Порою художник, казалось бы, не такой уж социальный, как передвижники, не рисующий на злобу дня, вдруг с удивительной точностью передает настроение и дух эпохи.

– С точки зрения обывателя – есть работы удивительно бездарные, абсолютно пустые и просто возмутительные.

– Многие из работ, которые когда-то вызывали возмущение, сегодня стали классикой. Хорошее слово здесь – терпение. Хотя, конечно, иногда ты видишь явную пустоту.

– Часто художники делают ставку на проекты, а не на отдельные работы, мыслят проектами в контексте выставочного зала. Свет, цвет, перформансы, интерактив… и в центре всего этого зритель, у которого глаза разбегаются. Как вам такой подход?

– Есть общая тенденция у художников – организовать пространство, нарисовать не просто колодец с водой, а сто колодцев, образно говоря. И когда картина не заманивает вовнутрь, в композицию, а начинает развиваться вовне, обязательно нужно сделать хорошую экспозицию, и чем необычнее, тем лучше – хотя я не против хороших экспозиций. Но потом вдруг может выясниться, что это тоже устарело, а главное – внутреннее содержание каждой работы. Это самое сложное. И только история искусств знает, кто останется в музеях. Плохих работ там нет.

– А что вы думаете по поводу искусственного интеллекта, «который скоро заменит всех художников»?

– Мне кажется, здесь и говорить не о чем. Лучше почитать того же Станислава Лема или Рея Брэдбери, там все понятно написано. Одно дело, когда ты оплачиваешь коммунальные услуги онлайн или включаешь стиральную машину. И совсем другое, когда это все переходит в категорию умных квартир и других вещей, которыми можно управлять на расстоянии: становится немного странно, и вспоминается сказка Пушкина про золотую рыбку. Казалось бы, все уже есть. А хочется больше и больше. И доходит до глупости. Это расчеловечивание. Когда я слышу о каком-то искусственном интеллекте, который рисует или стихи сочиняет, то отношусь к этому с иронией. Не надо выходить на одну тропу с Богом, пытаться улучшить то, что Бог сотворил. Это понятно, чем закончится.

– Важна ли для художника эпоха?

– Все-таки художник как никто остро чувствует время – и настоящее, и будущее, поэтому эпоха важна. Что происходит на холстах у художника – уже другой вопрос, очень долгий и философский. Кстати, иногда случаются очень интересные вещи. В 2003 г., когда жила и преподавала в Китае, я нарисовала такую работу – хозяин в маске ведет ослика. В 2019 г. началась пандемия, я вспомнила ее и подумала, что в этом можно увидеть пророчество, хотя никакого пророчества и не было… наверное.

– Какова, на ваш взгляд, роль художника сегодня?

– С одной стороны, для общества главное – хлеб насущный. Конечно, без художника можно прожить, но что это будет за жизнь, каким унылым станет общество, когда насытится хлебом. Очень страшно представить мир, где нельзя учить ребенка музыке, пению, рисованию, танцам. И предназначение искусства – не развлекать людей, иначе оно теряет всякий смысл. Искусство должно заставлять думать и помогать жить.