Карим Набиев: «С народом не лукавишь – спокойно спишь»

Едва уловимый южный акцент, генеральские усы, скромный костюм и сигареты 88 Gold. Это штрихи к портрету арбитражного управляющего, первого в России вернувшего к жизни умирающее предприятие. Его "пациент" - фарфоровый завод, пребывавший в коме два года - поправился на удивление быстро, уже через 10 месяцев цеха ожили. Причем без каких-либо инвестиций, на голом энтузиазме рабочих. А спустя год Карим Набиев (по специальности, кстати, судовой доктор) взялся лечить "больного" посерьезнее - Владивостокскую базу тралового и рефрижераторного флота. Хотя судоходная компания оклемается не скоро, сегодня дыхание у нее ровное, пульс прощупывается. Значит, жить будет.

Отвечая на вопрос, не временщик ли он по статусу своему, Набиев берет в руку карандаш и, рисуя схему, сравнивает себя с лоцманом: "Вот узкость. Лоцман проводит через нее суда туда и обратно. Сел пароход на мель, застрял, дал течь - для лоцмана работы не будет, поскольку узкость окажется запертой. Как лоцман, который умеет проводить мимо рифов один пароход за другим, я заинтересован в большем количестве работающих предприятий, иначе не буду востребован. Говорят, ничто так не постоянно как временное, поэтому все может закончиться тем, что на каком-нибудь предприятии я останусь. Положа руку на сердце, мне очень не хотелось уходить с фарфорового завода. Это как дитя, которое сам выходил и воспитал".

- Карим Уматович, сколько вам нужно времени, чтобы "выходить" ВБТРФ?

- Как вы знаете, процедура конкурсного производства, действующая на ВБТРФ, подразумевает продажу предприятия-должника для погашения хотя бы части его задолженности. На мой взгляд, на большинстве предприятий, к которым применена процедура конкурсного производства, и ВБТРФ здесь яркий пример, есть смысл восстанавливать производство и добиваться стабильной, рентабельной работы. При этом учитываются интересы всех сторон, участвующих в банкротстве: трудовой коллектив получает зарплату, государство - налоги, а кредиторы могут рассчитывать на получение больших сумм в погашение задолженности, так как стоимость предприятия как бизнеса существенно увеличивается.

К сожалению, закон предполагает длительность процедуры банкротства в течение всего одного года. Арбитражный суд, конечно, может продлить процедуру еще на полгода, но этого все равно недостаточно. По моим расчетам, для того, чтобы База стала прежней, ни от кого независимой, и с гордо поднятым флагом устремилась вперед, необходимо еще три года. И это не пустые слова. В уходящем году мы подняли на ноги производство, вернули пароходы, начали добывать рыбу. При таком положении дел пройдет года три - и мы полностью рассчитаемся с кредиторами.

- Сами кредиторы согласны с таким сроком?

- Как вы понимаете, любые задержки с платежами не в их интересах, но большинство из них, понимая, что значит ВБТРФ для Приморья и Владивостока, поддерживают мои действия. Чего, к сожалению, нельзя сказать о наших земляках, представляющих интересы иностранных кредиторов предприятия. У этих людей патриотизм вызывает аллергию.

- С кредиторами более-менее ясно. А когда настанет время работников ВБТРФ? Пока, судя по всему, они живут по известной поговорке - обещанного три года ждут.

- Ждать долго им не придется. Зарплату я выплачу полностью в течение зимы. Что касается кредиторов-фирм, то мы либо пойдем с ними на мировую - рассчитаемся, отсрочив выплату по долгам, либо продадим ВБТРФ целиком, как бизнес. То есть База, ее люди остаются, ничего по частям не продается, меняется лишь собственник. В этом случае мы рассчитываемся со всеми кредиторами буквально за месяц-два.

- Новыми хозяевами ВБТРФ могут стать иностранцы?

- Не исключено, и законом, кстати, это не возбраняется. Однако мы предпочли бы более полезный для Приморья вариант – российского собственника, который болел бы и за производство, и за трудовой коллектив.

- "Мы" это кто?

- Отечественные кредиторы, нынешние управленцы ВБТРФ, местные власти. Россияне, словом.

- А вдруг поднять предприятие не удастся?

- Мы уже его подняли. ВБТРФ стоит на ногах, только долги тянут грузом. Самое главное - налажено производство. Поверьте, это многое, если не все. Придя сюда, я увидел "второй фарфоровый завод". Кругом запустение, словно Мамай прошел.

- Как отзываетесь о тех, кто оставил вам такое "наследство"?

- Не матерю, чтоб коллективу сильнее понравиться, подлецами не называю. Говорю одно: в последнее время Никитенко и его команда работали из рук вон плохо. Да, у них был свой план действий, который, судя по всему, выполнен. А ради чего они это сделали - пусть останется на их совести.

Я давно придерживаюсь такого принципа: не бывает плохих людей, есть плохие работники. Когда собрал работников и так сказал, они ахнули: Карим Уматович, почему вы так лестно о бывшем директоре говорите? Но ведь если бы я назвал Никитенко подлецом и так далее, разговор с народом мог не получиться. Какой смысл человека хаять, ярлыки вешать? У нас почему-то так принято - как только пришел к власти, предшественника надо грязью облить. В частности, я критиковал по этому поводу и Копылова, и Черепкова. Каждый руководитель руководит по-своему, в силу своих способностей. И нельзя на него давить, поправлять на ходу, в противном случае он быстро дезориентируется и вопрос о сменщике возникнет сам собой.

- Получается, тот же арбитражный управляющий не приемлет давления со стороны и в тоже время зависит от всех и вся.

- Совершенно верно. Управляющий зависим от всех без исключения - от арбитражного суда, местных властей, кредиторов, территориального агентства по банкротству, силовых и фискальных структур. Поэтому он очень уязвим, его ошибки в глазах пристрастных наблюдателей вырастают до вселенских размеров. Он прозрачен, как та рыба в аквариуме: его видят, а он не видит никого.

- Как ухитриться быть неуязвимым?

- Просто надо работать пра-виль-но. Следовать во всем букве закона. При этом никого зря не обижать. Коли пришел поднимать производство - решай производственные вопросы, а разгребая завалы, на личности не переходи.

- Вы уверены в решениях, которые принимаете?

- Нормальный человек всегда сомневается в том, что делает. Для меня принимать решение - самое трудное в жизни. Решение надо принимать всегда интуитивно. Если последуешь подсказке – не достигнешь поставленной цели. Принятое решение вдвойне ценно, если оно завтра, как и сегодня, обернется положительным результатом. Никто ведь из здравомыслящих людей не рассуждает примерно так: закончился трудовой день - и шабаш. Прогнозировать следующий день с точки зрения созидания - вот в чем основа нашей жизни. Я собираюсь во Владивостоке жить, работать, детей воспитывать. И я прогнозирую не только личную жизнь, но и жизнь тех, кто мне, как руководителю, доверился.

- Кстати, в своем время вы доверились Черепкову - в 96-97 годах работали одним из его замов. Правда, что с тех пор у вас, мягко говоря, нелады со здоровьем?

- Да, сердечко сдало. Началось все с того, что после успешного вывода из кризиса Владивостокского фарфорового завода меня пригласил к себе Черепков и высказался в том духе, что все предприятия в городе должны работать так же эффективно.

Увы, на меня повесили еще кучу обязанностей - контроль за городским бюджетом, лицензирование торговой деятельности, большой экономический блок. Физически было крайне тяжело: каждый день в семь утра приезжал на работу и возвращался домой заполночь. Морально тоже приходилось нелегко, так как нормально решать рабочие вопросы с Черепковым не представлялось возможным. Усталость, разногласия накапливались, и в конце концов я ушел. Расстались мирно, я сказал на прощание: "Виктор Иванович, вы рулите, а я не могу. Состояние здоровья не позволяет".

Вскоре, в Москве, мне сделали коронарное шунтирование. Так случилось, что сердце прихватило в тот момент, когда я присутствовал на приеме в кабинете министров. В определенном смысле мне повезло - из Дома правительства меня увезла "скорая", и в итоге операция обошлась за счет, так сказать, центральной власти. Бог знает, как все бы обернулось, окажись я в подобном положении где-нибудь во Владивостоке.

- Выдерживает ли сердце нынешние эмоции трудового коллектива ВБТРФ, претензии кредиторов, судебные тяжбы?

- Ну, во-первых, врачи не рекомендовали мне абсолютный покой, я ограничил себя во вредных привычках, не более. Так что сердце у меня вполне боеспособное. Во-вторых, я натура психоэмоционально устойчивая. Еще в 95 году, по результатам тестирования на курсах антикризисных управляющих, проводимом московскими психологами, я попал в пятерку лучших менеджеров, способных работать с людьми.

Пролетарский народ, он ведь чувствительный. Только начнешь лукавить - тут же поймают на этом. Лучше говорить правду, при этом, конечно, наслушаешься в свой адрес всякого, но зато потом спокойно спишь и ходишь на работу. По крайней мере, не краснеешь за те вещи, которые мог пообещать и не сделать. Зачем пытаться ухватить звезду, если определенно знаешь, что ее не достанешь?

- Что вам больше всего удается - спорить или убеждать?

- Умение спорить в моей профессии менее важно. Убеждать, убеждать и еще раз убеждать - тогда оппоненты станут союзниками. Того же кредитора надо убедить в том, что есть единственный путь, следуя которому он получит свои деньги, когда-то  вложенные в предприятие. И это не сознательный блеф, а просчитанный выход из  создавшегося положения.

Являясь арбитражным управляющим, ты можешь не быть сильным юристом, финансистом, экономистом, но хорошо подготовленным психологом быть обязан. Это помогает сообща наладить созидательный процесс на кризисном предприятии. Всякий конфликт, который вокруг тебя возникает, только вредит этой работе. Поэтому нужно, как угодно это понимайте, быть со всеми в друзьях.

- Дружба дружбой, а табачок врозь... О вас, между прочим, говорят: "Набиев - человек Наздратенко". Вы допускаете, что среди кредиторов ВБТРФ есть политические противники действующего губернатора?

- Естественно.

- Каким же образом заводите с ними дружбу, или просто находите общий язык?

- Сразу оговорюсь: я имею в виду скорее дружеские отношения, нежели дружбу в высоком понимании этого слова. Теперь о поиске общего языка. Понимаете, я всегда беру от администраций – краевой ли, городской, не важно - только то, что нужно для предприятия. И ничего для себя лично - как в материальном смысле, так и в плане поднятия имиджа. Прошу ровно столько, сколько необходимо предприятию в данный момент. И говорить, что при этом я выгляжу политическим союзником кого бы то ни было, по-моему, полный абсурд. Если, допустим, завтра, понадобится обратить на наше предприятие внимание Путина, я поеду в столицу, пробьюсь к нему, постараюсь убедить, чтобы тоже помог.

И все же есть в жизни вещи, которые мне нравятся независимо, так сказать, от расстановки фигур на поле. Ну по душе мне работать с губернатором Наздратенко, и в этом я не исправим. Но при чем здесь политическая подоплека? Ведь не для Евгения Ивановича я предприятие из ямы вытаскиваю.

- Любопытно, а как вы расцениваете деятельность территориального агентства Федерального управления по делам о несостоятельности (банкротстве) предприятий? В здешней прессе его нарекли "могильщиком приморской экономики". По логике газетчиков, одним из тех, кто "рыл могилы", до недавних пор являлся господин Сажнов.

- Мы большие друзья с Александром Юрьевичем, и я не согласен с огульной критикой в его адрес. Поясню: есть управляющие предприятиями, которые не стремятся удовлетворить требования и администраций районов, и трудовых коллективов. Да, ТАФУ стоит на страже государственных интересов, однако оно не может нести ответственность за промахи и ошибки таких управляющих. Между тем, только в Приморском крае арбитражных управляющих около пятисот, и было бы неправильным считать, что за действия каждого из них отвечает непосредственно Сажнов или ТАФУ.

Коллегиально все должно решаться. Как это делается на заседаниях наблюдательного совета по антикризисному управлению при губернаторе края. Арбитражных управляющих заслушивают, критикуют и в то же время им помогают, советуют. Ведь попадаются такие "экземпляры", которые никогда прежде не руководили предприятием и даже не знают, как с людьми разговаривать!

- Тем не менее государство предоставило им право действовать...

- Правильно. Однако Закон о банкротстве, согласно которому они действуют, как бы не приземлен, не адаптирован для России. И вот новоиспеченный арбитражный управляющий, начитавшись этого закона, с шашкой наголо скачет "по пути вывода предприятия из кризиса". Сразу же возникают недовольные его прытью. Кредиторы ему не верят - резкий, бескомпромиссный парень. А нам, в ВБТРФ, верят. Мы говорим: "Пока поживем так, а завтра те требования, которые вы сегодня предъявляете, будут удовлетворены. И в лучшем виде".

Важно, чтобы кредиторы не стали врагами.

- У лично вас есть враги?

- Нет. Я всегда стараюсь все делать так, чтобы они не появлялись. Возможно, каким-то людям не нравится то, что я делаю, но я не считаю их врагами. По сути дела, они субъективно оценивают мои действия. Разве это вражеские происки? А разногласия, из которых, в общем-то, состоит жизнь, я всегда решаю мирным путем.

- Деятельность арбитражных управляющих, как правило, небезопасна. Почему в свое время вы отказались от персональной охраны?

- А какой в ней прок? По моему убеждению, физически охрана никого не спасает. И потом, я не вижу опасности для своей жизни и семьи, поэтому в телохранителях не нуждаюсь.

- Добираясь к вам на интервью, я встретил знакомого: "Набиев? Слышал... Нацкадр, а поди ж ты, наверх прорвался". Вас не оскорбляют эти слова?

- Нисколько. Пока мне везет: в лицо подобные вещи никто не говорил, на национальность не указывал. Я никогда не переживал по поводу своей неславянской внешности, равно как и не кричал на каждом углу, что моя мать русская. Дискомфорт и теперь не ощущаю. А сыновьям всегда внушаю: какого бы роду-племени вы ни были, вам по плечу любые жизненные высоты.