2011-08-30T14:20:53+11:00 2011-08-30T14:20:53+11:00

Леонид Ханин: «Нью-йоркская стройка — это вавилонская башня наоборот»

Русско-американский дизайнер-архитектор о творчестве, радости от работы и отдыхе

Из личного архива героя публикации |  «Нью-йоркская стройка — это вавилонская башня наоборот»
Из личного архива героя публикации
Анкета
Леонид Ханин, архитектор, родился в Москве в 1974 г., в настоящее время проживает в Нью-Йорке. Занимается проектированием «высоток». Вне архитектуры принимал участие в работе над различными арт-проектами. Работал в таких компаниях, как Robert A M Stern, BBG-BBGM, SHCA Arnell Group.

Ему проще сказать на американском английском, чем мучительно подбирать нужные слова на русском. Архитектор, художник, видеоинсталлятор Леонид Ханин во Владивосток командирован из Нью-Йорка. Планировал — ненадолго, оказалось — вот уже год.

— Как вы оказались в Нью-Йорке?

— Я уже был дипломированным специалистом и поступил в магистратуру МАрхИ (Московский Архитектурный Институт). Однажды пришли американцы и предложили поработать в Нью-Йорке — они увидели мое портфолио у российских коллег. «Пару лет» меня заинтересовали, но тогда я еще не знал, что в Нью-Йорк нельзя приехать «на пару лет». Это как остров Чунга-Чанга, если ты там больше года просуществуешь, то больше нигде не сможешь жить. Это странное место: что-то такое комфортное, удобное, когда все рядом, все вокруг происходит, и во всем этом необходимо участвовать. Сейчас дом для меня — это Манхэттен и Бруклин, при том, что я все еще очень люблю Москву.

— У вас с собой всегда четыре телефона...

— Один для местных звонков — элементарное средство связи с разными людьми на разных уровнях. Второй и третий для корпоративных разговоров и решения деловых вопросов. Четвертый на данный момент не работает, по сути, он стал просто инструментом, я им частенько что-либо замеряю по городу. Удобно.

Тянет на гигантизм

— Российский подход к архитектуре оказался близким к американскому?

— Что вы, он кардинально отличается. Если архитектор в Москве мог себе позволить своеобразный прикид здания, то на Западе в сформулированной рыночной экономике архитектор — это очень запряженная лошадь, которая работает на заказчика и во всем идет ему навстречу.

— А пространство для творчества?

— Оно есть. Там архитектор — это организатор строительного производства, умеющий, с одной стороны, создавать красоту, а с другой — избавляться от нее либо не терять. Витиевато, но это так.

— Сложно было вписаться в новые архитектурные повороты?

— Учиться пришлось многому. И на практике, и в теории. Первые полтора года я строил магазины, занимался переделкой частных домов и вникал в правила нового мира. После поступил на работу к известному архитектору Роберту Стерну, декану Йельской школы архитектуры. За шесть лет с ним я научился строить небоскребы.

Вообще, нью-йоркская стройка — это вавилонская башня наоборот. Помню, в 98-м у меня греки устанавливали стекла, ирландцы вешали электричество, мексиканцы ставили стены. И все эти люди говорили на очень среднем английском. В Нью-Йорке можно говорить на плохом английском — все тебя поймут. С этой точки зрения, мне повезло: английский знал не очень, зато умел строить башни. В Рио-де-Жанейро стоит моя башня, в Филадельфии две, и в Нью-Йорке есть.

Однажды я захотел стать девелопером. Закончил специальные курсы в Нью-Йоркском университете, на которых из инженеров и строителей делают девелоперов. Но так и не стал, из личных принципов в работе.

— Что вы имеете в виду?

— Прежде всего, работа должна заводить, радовать, интересовать. С этой точки зрения я согласен с Марксом в его идее: «Отдых — в перемене деятельности». Если работа интересная, то можно постоянно менять ее оттенки и трудиться. Это основное. Я и в Америку уехал из любопытства.

Несмотря на мою основную деятельность, мне интересно и преподавание. Я это делаю периодически. Роберт Стерн настаивал, чтобы мы всегда себя дорабатывали — у нас частенько бывали лекторы, рассказывали про различные технологии, менеджмент, это очень важный момент, и это то, с чем бы я с удовольствием поделился здесь с россиянами, а то с организацией процесса у них колоссальные проблемы.

— Одна из выпускниц архитектурного института предложила застраивать спальные районы Владивостока домами-восьмигранниками, имитирующими рельеф местности. Что скажете?

— Скажу, что предложение интересное, но недодуманное, попахивает промышленной архитектурой. К спальным районам можно подходить по-разному. В конкретном случае я бы посоветовал уменьшить масштаб и умерить амбиции. Молодых архитекторов тянет на гигантизм, им кажется, что они могут перестроить все. Но важно помнить, что у нового объекта есть старая окружающая среда, и следует мыслить в ее контексте.

Владивосток красивый и интересный город, требующий особого подхода к строительству. С точки зрения архитектуры, здесь было много компромиссов, как и в любом городе. Но сами владивостокцы очень критичны к своему городу и не всегда правильно оценивают ситуацию, говоря, «вот у нас грязно, вот у нас дома такие дурацкие, советские». Но это лишний раз доказывает, что некоторые ребята не так много путешествуют, не видели той же самой Америки. Нью-Йорк тоже не самый чистый город — как у вас «Миллионка», так у нас China-town — места грязные, вонючие и прекрасные по-своему. А то, что город разноплановый, разношерстный — чудесно. А еще у вашего города есть потрясающий рельеф. И мостами скоро будет украшен. Каждый день, когда я переезжаю из Манхэттена в Бруклин по бруклинскому мосту, а ему уже больше ста лет, чувствую себя как в первый раз — это потрясающие ощущения. И тот факт, что этого сейчас у вас нет — плохо. Но то, что это будет — замечательно.

«Что-то в этом есть»

— Вы проектируете дома для друзей, выполняете пожелания заказчиков, а каков ваш собственный дом?

— Дома у меня есть главный заказчик — моя жена. Я живу в здании, который в 1875 году строили судоверфи для своих моряков. Они там жили зимой, а летом уходили в рейсы. Это целый район. Дома примыкают к воде, там раньше были пирсы, стояли корабли. Насколько я знаю, непосредственно в нашем доме жил не очень зажиточный капитан. Мне нравится то, что дом весь в трещинках и построен давно. Что-то в этом есть. Он как будто живой.

— Что для вас отдых?

— Состояние. Не хочется двигаться и что-либо делать, оно длится примерно три минуты, потому что потом ты вдруг начинаешь понимать, что терять время, отдыхая, совершенно невозможно — нужно постоянно в чем-то участвовать. Поэтому я бы порекомендовал молодым людям и немолодым никогда не забывать об активной жизненной позиции и всегда ее поддерживать. Нужно праздновать жизнь. Celebrate! Потому что оно того стоит. А то можно под конец жизни подумать: «Господи, а успел ли я отпраздновать?».

 

Юлия БАРАНОВИЧ

 

НОВОСТИ ПАРТНЕРОВ