Владимир Львович Квинт, доктор наук, профессор, председатель совета директоров датского архитектурного бюро RMJM (в России действует ОАО «РМДжМ Скотланд Лимитед»). RMJM — проектировщик ряда объектов саммита АТЭС-2012, среди которых два пятизвездочных отеля, реконструкция морского фасада Владивостока, игорная зона «Приморье» в б. Муравьиной.
Родился в Красноярске в 1949 г. В возрасте 14 лет начал трудовую деятельность. Основное образование получил параллельно с профессиональной деятельностью. В 1972 г. окончил Красноярский институт цветных металлов (ныне Государственная академия цветных металлов и золота) и получил квалификацию горного инженера-электрика. В 1975 г. окончил очную аспирантуру Московского института народного хозяйства им. Г.В. Плеханова (Российская экономическая академия), защитил диссертацию на тему: «Организация и этапы управления автоматизацией цветной металлургии», и ему была присвоена степень кандидата экономических наук. В 1982 г. окончил докторантуру Института экономики АН СССР, а в 1988 г. в этом же институте защитил докторскую диссертацию.
В 1991 г. получил звание Выдающегося профессора в Бэбсон-колледже, штат Массачусетс (США), а в 1997 г. — степень Почетного доктора в Бриджпортском университете (США). С 1993 г. является членом Бреттон-Вудского комитета, осуществляющего мониторинг Мирового банка и Международного Валютного фонда. Профессор, лауреат Государственной премии США имени сенатора Фулбрайта за 2001 г. В 2006 г. Владимир Квинт был избран иностранным членом Российской Академии наук.
Владимир Квинт эксцентричен, харизматичен, в беседе безапелляционен. Похоже, он не приемлет критики, особенно если это касается его проектов. Наряду с этим Квинт вполне коммуникабелен, а в суждениях основателен.
Предсказатель
— Владимир Львович, какова была тема вашей докторской диссертации?
— Как осуществить технический прорыв. Это несмотря на то, что в годы советской власти, которые в техническом отношении были во многом более эффективны, чем нынешние, техническое перевооружение осуществлялось очень медленно. На основе диссертации я подготовил доклад, отправил его в президиум Правительства СССР, по их же просьбе. Доклад оценили позитивно. Но так ничего и не было сделано.
— Чем молодой ученый интересовался в СССР?
— В те годы в СССР не существовало такой науки как экономическая стратегия. Это слово иногда употреблялось, но по факту за ним ничего не было. Оно отождествлялось с научно-техническим прогнозированием, планированием или просто с политэкономией социализма. Короче говоря, этот термин не имел сущностного содержания. А мне была интересна эта отрасль знания. Приходилось изучать литературу по экономике и экономической стратегии западных авторов, в том числе американских, английских и японских, которые благодаря хрущевской оттепели были переведены на русский язык.
Я начинал консультировать западные компании, изучающие возможности входа на советский рынок. Это произошло после того, как в 1987 году были приняты первые постановления, разрешающие иностранные инвестиции в СССР. В то время специалистов, знающих стратегию инвестиционного входа на новый рынок, было немного. И я оказался одним из них. Начал работать для второй по величине телекоммуникационной компании Великобритании — Cable and Wireless, для крупного итальянского инвестиционного холдинга. Потом появилась нефтеперерабатывающая компания из США, затем крупный конгломерат, с которым я впоследствии работал долгие годы, — «Метромедиа телекоммуникейшнз».
Я стал все ближе подходить к разработке своего понимания того, что дни СССР сочтены. В 1987—1988 гг. я занимался уже только тем, что высчитывал год его краха. И одна из моих фраз была опубликована в «Нью-Йорк Таймс»: «К 1992 году не будет страны, которая называется Советским Союзом».
— То есть вы предсказали распад СССР. Значит можно математически рассчитать судьбу отдельного государства?
— Начинается это не с математического анализа. Наоборот, им заканчиваются экономические расчеты. Сначала нужно было найти ответы на критические вопросы: почему падала эффективность советской экономики, почему снижались темпы роста, начиная с 1971 года, почему продукция была низкого качества. Последний фактор, кстати, стал ключевой проблемой советской экономики.
Как бы хорошо ты ни работал, тебе бы не платили более 30% по сравнению с зарплатой плохого рабочего. Я попробовал изменить эту систему, когда стал заместителем генерального директора первого в Сибири и на Дальнем Востоке научно-производственного отделения. Меня вызвали в партийные органы и спросили, почему я отдельным категориям рабочих плачу в два раза больше, чем другим. Я ответил: «Они лучше работают». Мне сказали: «Нельзя, вы создаете неравенство». Я понял, что отсутствует по-настоящему эффективная система стимулирования. А раз нет стимулирования, то это убивает не только производительность труда, но и качество.
Низкое качество в свою очередь ведет к глубокой философской проблеме, связанной с отсутствием свободы выбора. Человек приходил в магазин и видел одинаково плохую продукцию двух фабрик, которые мало чем отличались. Почему это нельзя было изменить? Потому что это было против принципа всеобщего коммунистического равенства. Когда я это осознал, то пришел к выводу, что экономика может быть лучше, но это уже не будет экономикой социализма. Что дальше? Начались расчеты, хватит ли России ресурсов соревноваться с Западом. Ведь затраты на оборону превышали 58% бюджета СССР — это фактически означало то, что страна жила в состоянии войны. Но это не могло продолжаться непрерывно. И я пришел к мнению, что в 90-х годах СССР исчезнет. Так оно и случилось...
— Вы стремились уехать за границу или «так получилось»?
— Не могу сказать, что стремился. Было несколько факторов. В те времена велась советская пропаганда того, что наша страна — с лучшей экономикой в мире. Но было понятно, что она «рассыпается». А когда начали возникать мысли об отъезде отсюда, одна из подруг моей мамы спросила у нее: «Куда поедет твой сын? Он же экономист! Кому нужны наши экономисты за рубежом?». А мама ей ответила: «Дважды два и в Америке четыре». Моя мама была мудрой женщиной.
Я решил испытать свои силы и начал отправлять свои статьи в ведущие западные журналы. Когда их стали печатать, я понял, что мой уровень соответствует тому, который там требовался. Вскоре меня избрали профессором Венского экономического университета, но я не эмигрировал, а официально уехал преподавать.
О судьбах России
— Когда Россия начнет выходить из кризиса?
— В конце 2010-го — начале 2011 года. Это связано с тем, что Россия — единственная из крупных экономических стран мира, целиком ориентированная на доходы от экспорта природных ресурсов. Это связано с отсутствием технологического прорыва. Несмотря на то, что президент и премьер-министр говорят много умных слов, затраты на науку почему-то снижаются. В стране существуют два мощных научных комплекса — Российская Академия наук (РАН) и МГУ, которые слабо финансируются. И все критикуют РАН, как будто это единственное проблемное место России. Интересное дело: все критикуют футбол, но туда идут такие финансовые вливания, о которых именитые академики и ученые мечтать не могут. Представьте, что было бы, если бы выдающимся ученым начали платить такие же деньги, как и футболистам? Может, российская наука была бы получше.
— Каково отношение к российским бизнесменам на Западе сегодня?
— Российские партнеры могут быть надежными, но главное, чтобы они не втянули тебя в коррупцию. В России так: как только есть деньги, сразу появляются желающие использовать их не по назначению. А для западного бизнесмена это равносильно тюрьме.
— Но какие-то положительные черты у наших бизнесменов все-таки есть?
— У молодого поколения — да: предприимчивость, знание местных условий. Вообще, чем моложе предприниматели, тем они менее коррумпированы. Пройдет 10 лет, и поколение, которое никогда не жило при советских условиях и при условиях переходного, страшного периода 90-х, периода тотальной коррупции, которая продолжается во многом до сих пор, включится в процесс мирового разделения труда.
Город с разбитым лицом
— Сейчас все вокруг ругают застройку российских городов. Вы тоже?
— Знаете, в СССР не было такого разрыва между архитектурными планировочными решениями на местности и экономическим планированием, какой существует сейчас. Сегодня в России существует так называемый Градостроительный кодекс, который определяет только то, как должна быть организована деятельность на строительной площадке. А документы территориального планирования, которые должны базироваться на стратегии социального экономического развития, во-первых, не имеют единой нормативной основы, а во-вторых, никак не связаны с градостроительным комплексом. Получается какая-то ерунда. Территориальное планирование носит хаотичный характер, не реализуется, не отражает знания и достижения экономической науки. Все рвутся с помощью правды и неправды получить кусок земли под застройку и строить все, что заблагорассудится.
Мне кажется, в России необходимо восстановить на новой научной основе детальную систему разработки генеральных схем развития и размещения производительных сил страны от федерального масштаба и регионального до муниципального и генеральных планов территорий.
— Каким в ваших глазах выглядит современный Владивосток?
— Я не был во Владивостоке с 1981 года, когда возглавлял одну из последних экспедиций, затрагивающую тему экономических проблем развития прибрежных районов Дальнего Востока СССР. Тогда столица Приморья была очень красивой, аккуратной и ухоженной. И что же я увидел, когда вернулся сюда через 28 лет?
Город с «разбитым лицом»: серый, мрачный и облезлый, с торчащими как клыки двумя или тремя стекляшками. Все красивейшие проспекты перерезаны рекламными растяжками. Явного генплана застройки, насколько я понял, в принципе не существует. А ведь у Владивостока есть огромные возможности благодаря уникальному природному ландшафту. Думаю, для того чтобы восстановить Владивосток, потребуются десятилетия. Архитектура Владивостока — это несколько улиц, построенных до революции 1917 года. Их нужно сохранять и реставрировать.
— Проведение саммита АТЭС на острове Русский оправдано?
— Бесспорно. Ведь на Русском, который по площади равен традиционной материковой части города, можно создать фактически все с нуля на ультрасовременном уровне. Да вы должны каждый день радоваться тому, что это состоится!
— Но некоторые считают, что саммит АТЭС во Владивостоке — такая же ошибка правительства России, как и проведение зимней Олимпиады в Сочи...
— Бред! Благодаря саммиту Владивосток станет опять одним из полюсов роста российской экономики, каким он был когда-то, перед революцией 1917 года. Знаете, я был на вашем 36-м причале. Там два полуразрушенных здания, которые требуют либо сноса, либо кардинальной реконструкции. И вы не хотите создать здание мирового класса? Новые гостиницы — это уникальные проекты, которые никакого отношения к стекляшкам типа той, что напротив вашей мэрии, не имеют. Как привлечь инвесторов, если во Владивостоке один четырехзвездочный отель на весь город? Ни в одном современном городе такого уровня сервиса уже давно нет. Да и этому отелю необходим капитальный ремонт.
Вам не понравилось то, что разработал выдающийся архитектор современности Питер Шуберт? Ну тогда ищите талантливее... И будете жить там, где живете сейчас... Найдите пару зданий во Владивостоке, построенных за последние 20 лет, вызывающих у вас эстетическое удовлетворение...
Можно, конечно, покрасить фасады. Я видел города, где перед юбилеем власти наводили порядок. Но юбилей заканчивался, краска облезала. Владивостокским архитекторам нужно стремиться учиться передовой архитектурной школы и создавать у себя лучшие архитектурные решения с учетом региональной и местной специфики.
— Но ведь вы построите только отели. А пять звезд — это не коробка, это технологии...
— Так у вас не может быть в таком здании другой технологии. Здание, технологии и сервис связаны напрямую. В трехзвездочном здании можно создать только такого же уровня сервис.
— Известные архитекторы мира отказались проектировать башню Газпрома в Санкт-Петербурге, потому что она изуродует облик северной столицы! А ваша фирма согласилась.
— Питерские архитекторы проиграли конкурс. Никто не решился разработать столь уникальный проект, который, кстати, находится далеко за пределами центра Санкт-Петербурга. А потом в интернете распространили липовые виды того, как эта башня закроет город. Хорошо, что лидеры города и страны имеют видение и правильное понимание этой ситуации! Поэтому проект в Санкт-Петербурге будет реализован.
Знаете, когда в 1818—1858 годах строился Исаакиевский собор, а я читал материалы тех времен, то самые лучшие питерские архитекторы называли этот собор «чернильницей». А сегодня это одна из самых больших достопримечательностей северной столицы.
Поймите, новый период развития страны должен создавать новые высоты, новый архитектурный облик, не нарушая при этом старого. Именно поэтому новое здание Газпрома вынесено далеко за пределы исторического центра Санкт-Петербурга.
— Но ведь таких высотных зданий в северной столице больше нет. По факту оно выбивается из общего массива.
— А вы хотите, чтобы этот город стал Венецией и умер? В 70-е годы люди, не думая, объявляли некоторые города памятниками архитектуры. А зачем? Ведь в таких городах нельзя ничего создавать, поэтому уезжает рабочая сила и город умирает.
