Михаил Аркадьев, главный дирижер и художественный руководитель Тихоокеанского симфонического оркестра, 50 лет. Родился в Санкт-Петербурге, окончил Академическое музыкальное училище при Московской консерватории, Российскую академию музыки им. Гнесиных и аспирантуру.
С 1988 г. работал в тесном сотрудничестве с композитором Георгием Свиридовым. В 1989 г. вел активную концертную деятельность за рубежом в качестве сольного пианиста. Более десяти лет аккомпанировал Дмитрию Хворостовскому. С 1998 г. работает приглашенным дирижером в различных оркестрах и оперных театрах в России и за рубежом. Защитил докторскую диссертацию по проблемам музыкального времени и ритма. Заслуженный артист России. С 2007 г. — главный дирижер и художественный руководитель Тихоокеанского симфонического оркестра.
Семейное положение: женат, двое сыновей.
Михаил Аркадьев, соглашаясь на должность руководителя Тихоокеанского симфонического оркестра и на переезд из Москвы во Владивосток, думал, что уровень развития культурной сферы здесь несколько выше. У него были амбициозные планы, которые оказались невыполнимы из-за недостаточного финансирования. Аркадьев уверен: оркестр необходимо сохранить и развивать, но это возможно только при поддержке властей.
— Почему вы согласились стать художественным руководителем нашего оркестра?
— Меня пригласили заменить дирижера, который должен был подготовить выступление к церемонии открытия большого зала Приморской краевой филармонии. Он не смог приехать, и руководство филармонии обратилось ко мне. После первой же репетиции члены оркестра выразили желание со мной работать. Мне тогда показалось, что это гибкий коллектив, а ситуация в городе благоприятна для его развития. После переговоров и нескольких совместных с оркестром концертов я принял приглашение.
Не до богемных встреч
— Вас не смутило, что Владивосток расположен далеко от центра страны?
— Меня привлекло его соседство с такими странами, как Япония и Корея, я предполагал, что Владивосток имеет общие тенденции развития с ними. Но я ошибся. Россия всегда больше стремится закрываться от внешнего мира, чем открываться ему. И Владивосток, несмотря на свое географическое положение, очень русский город с характерным медленным развитием.
— За второй сезон вашей работы с оркестром что-то изменилось к лучшему?
— Мы с оркестром стали понимать друг друга гораздо лучше. Но мне приходится многое прощать коллективу, потому что есть моменты, которые от него не зависят. Их рождает ситуация, сложившаяся с жизнеобеспечением оркестра, который для властей — лишь бюджетная единица. Никого не волнует, что от нас уходят лучшие музыканты из-за того, что им просто негде жить. Например, талантливая гобоистка Елена Павлова, которая могла бы с легкостью работать в лучших оркестрах страны, перешла в другой коллектив, потому что там ей пообещали решить вопрос с жильем.
— Неужели у вас еще не возникло желания отказаться от должности и уехать назад?
— Останусь до тех пор, пока у меня будет надежда на то, что все может измениться к лучшему и представители власти поймут, что нужно поддерживать уникальный симфонический оркестр Приморья. Как только последняя искра надежды угаснет, меня здесь не будет.
— По вашему мнению, уровень развития культурной сферы у нас низок?
— Все относительно. За последние сто лет так сложилось, что культурные процессы формируются там, где много денег. В Москве уровень культуры выше только потому, что там их больше, чем во Владивостоке. А, например, Нью-Йорк является одним из крупнейших экономических центров мира, где сосредоточены мощнейшие финансовые потоки, и там уже московский уровень покажется невысоким.
— В Приморье есть культурное сообщество?
— Я его не обнаружил. Вероятно, оно не сформировано из-за бесконечных финансовых проблем. Людям искусства здесь не до богемных встреч, они озабочены куда более прозаическими вопросами.
Больше чем классика
— Какая публика сегодня приходит на концерты классической музыки?
— На мой взгляд, разделение на классику и остальную музыку терминологически неверно. Если говорить строго, то словом «классика» следует определять очень маленький отрезок времени в музыкальной истории — венский классицизм: Гайдн, Моцарт, Бетховен. Была ведь средневековая, ренессансная, барочная музыка, авангард и множество других периодов. Почему все это мы называем классикой, когда классика — это намного меньше, чем отрезок времени в сто лет?
Что касается публики, то на наши концерты приходят музыканты, это вполне естественно. Как ни странно, среди слушателей много молодежи. Чаще всего почитатели симфонической музыки — люди, в чьих семьях традиционно отдавали ей предпочтение. Я уверен, что на концерты приходило бы больше людей, если бы рекламная политика филармонии была смелой в этом плане. Нужно стремиться к тому, чтобы посещение филармонических мероприятий считалось престижным. А для этого необходим интерес к оркестру со стороны власти. Если бы губернатор сам ходил хотя бы на один концерт из десяти, статус оркестра в глазах общественности изменился бы.
— Сегодняшний репертуар оркестра вас устраивает?
— К сожалению, нет. Многие произведения, которые считаются репертуарными и практически обязательными для любого симфонического оркестра, мы играть не можем. Например, оркестр не в состоянии исполнить симфонии Малера, Шостаковича, произведения Рихарда Штрауса. Нам просто не хватает ресурсов — инструментария, молодых исполнителей и многого другого. А в связи с потерей гобоистки репертуар оркестра в целом под вопросом.
Живое искусство
— Аркадьев в большей степени дирижер или пианист?
— До 1998 года, когда я стал руководителем своего первого оркестра, моей основной специальностью была игра на фортепиано. Но в моей жизни первым появилось дирижирование, а потом — игра на рояле. Я ведь необычно пришел в музыку. В том возрасте, когда все дети традиционно учатся в музыкальной школе, я занимался самостоятельно. В шестнадцать лет создал партитурную библиотеку для симфонического оркестра и до сих пор ею пользуюсь. А мощное академическое образование получил значительно позже.
— Как вы считаете, возможны ли новые прочтения академических произведений?
— Так называемая классика — это совершенно не академическая вещь. Это непредсказуемое и подвижное искусство, которое оживает в интерпретации, личностном видении каждого музыканта, исполняющего произведение. Очень непросто за партитурой услышать абсолютно новое прочтение. Но чтобы уловить эту исполнительскую информацию, нужно хорошо знать оригинал. А в нашем веке новые нюансы проявляются на таком тончайшем уровне, что услышать произведение через индивидуальность исполнителя способен далеко не каждый, хотя именно это главное.
— Какое событие в уходящем году вызвало у вас самые негативные эмоции?
— Меня сделали ответчиком за квартиру, которую мне по контракту предоставила филармония. А эта квартира, как выяснилось, является предметом спора между муниципальными властями и управлением культуры. Потом на мое имя стали приходить повестки в суд с требованием о выселении. Меня могут вышвырнуть оттуда в любой момент. А если эту квартиру заберут у филармонии, то негде будет жить приезжим музыкантам и дирижерам, и тогда прекратится последнее движение к развитию.
— Что было положительного?
— Премьеры, которые мы делаем с оркестром. Например, «Высокую Мессу» Баха для большого хора и оркестра на Дальнем Востоке до меня вообще не исполняли. Визиты во Владивосток талантливых музыкантов, таких как один из лучших виолончелистов России Борис Андрианов, скрипачи Граф Муржа, Александр Тростянский, выдающиеся певцы Татьяна Куинджи, Катриона Смит, Владимир Бойков и лучший, на мой взгляд, саксофонист России Сергей Колесов, заслуживают особого внимания.
— Какое произведение лучше всего передает новогоднее настроение?
— Пожалуй, «Метель» Свиридова. В этой музыке присутствует обостренное ощущение зимней России. В ней одновременно есть нечто трагическое и радостное. Именно это происходит в Новый год: что-то умирает и что-то рождается вновь.
