Елена Первушина: «Наше величайшее достояние в опасности!»

Елена Первушина обеспокоена тем, что современный русский язык, а с ним и вся национальная культура в настоящее время переживает серьезный кризис. Она вспоминает Иосифа Бродского, сказавшего: «Язык — важнее, чем Бог, важнее, чем природа. Самое святое, что у нас есть, это, может быть, не наши иконы, и даже не наша история — это наш язык». Сможем ли мы сохранить это национальное достояние?

Угроза оскудения

— Елена Александровна, не слишком ли мы драматизируем ситуацию? Какая опасность угрожает языку, на котором мы с вами говорим?

— Опасность оскудения. Тенденция очевидна. Когда-то давно, в 18-м столетии, Ломоносов, сделавший первое научное описание русского языка, спроецировал античную стилистическую теорию на языковое пространство русской культуры. Помните? Он сказал о трех родах «речений российского языка» — трех «штилях». В «высоком штиле» пишут «о важных материях», «посредственный (средний) штиль» — для «описания дел достопамятных», «низкий» — для «описания обыкновенных дел».

А в 20-м веке — и это уже отметили ученые — язык утратил высокий стиль. Беда! Сошлюсь на крупнейшего нашего лингвиста В. В. Колесова, который сказал: исчезновение высокого стиля привело к тому, что место среднего занял вульгарный, низкий язык и экспрессивные формы воровского и вообще криминального происхождения широким потоком хлынули в нашу обычную речь. В результате в общественное подсознание внедряется воровская идеология. Разве это не опасность для нации и ее языка?

— Почему стали мало читать и что сейчас вообще читают?

— Интерес к чтению, то есть восприятию лучших проявлений языка, действительно заметно утратился. Более того, явно снижается культура чтения: люди все больше читают для развлечения, сводя интеллектуальный читательский труд к минимуму. А чтение — один из самых действенных механизмов поддержания и приумножения богатства родного языка. Проблема обозначена на самом высоком уровне, и в «Национальной программе поддержки и развития чтения» заявлено однозначно: «Россия подошла к критическому пределу пренебрежения чтением, и на данном этапе можно говорить о начале НЕОБРАТИМЫХ процессов разрушения ядра национальной культуры».

Почему мало читают? Трудно сказать. Однако некоторые причины лежат на поверхности. Потерялись традиции семейного чтения: в 1970-е годы детям регулярно читали в 80% семей, сейчас — только в 7%. Не всегда на высоте оказывается школьная подготовка, хотя говорить в обвинительном тоне о школе, которая пребывает сейчас просто в плачевном состоянии, совсем не хочется.

Да, читают постыдно мало, даже наши студенты-филологи. При этом пугает и возрастающая невзыскательность читательского вкуса. Но гораздо страшнее — когда художественное произведение подменяют его кратким и предельно упрощенным пересказом: кто, где, с кем.

«Боюсь сделать замечание милиционеру»

— Откуда в нашей культуре эти разрушительные силы?

— Причин много, и говорить о них можно долго. А если коротко, то — общеизвестное: утрата духовных и нравственных критериев во всей мировой культуре, явно пошатнувшееся духовное здоровье культуры отечественной, наступление массовой культуры (напомню, что массой в данном случае называют не множество людей, а тех из них, кто не способен ни творить, ни воспринимать творения истинной культуры).

Свое воздействие оказал и пережитый нами государственный кризис — я имею в виду развал СССР. А новая социальная система пребывает в некоторой растерянности относительно своей позиции в области языка. Вспомните, ведь сквернословие до сих пор так и не нашло адекватного общественного осуждения, в том числе и законодательного.

— Как это отражается в повседневной жизни?

— Вы знаете, люди моего поколения хорошо помнят, каким чистым и красивым был наш город и как строго охранялась эта чистота. Я не придумываю: нельзя было бросить окурок, бутылку, пакет — это немедленно наказывалось! Поэтому немолодые люди так болезненно реагируют на нарушение порядка. Но молодые этого не видели, современный очень грязный город они воспринимают как норму, а радетелей общественной чистоты — смешными и непонятливыми идиотами, не знающими «настоящей» жизни.

Вот так и в языке, который сейчас страшно замусорен. Сквернословие начинает быть языковой нормой, молодые люди не ругаются матом — они на нем говорят.

И знаете, что меня особенно печалит и даже пугает? То, что сквернословят милиционеры. Идет такой «блюститель» по улице, причем в форме, то есть при исполнении служебных обязанностей — охранять общественный порядок — и матерится как последний сапожник. Раньше можно было сделать замечание по этому поводу и даже услышать извинение в ответ. Сейчас я и не помышляю об этом — боюсь! Тем более милиционеров.

— Как спасать русский язык?

— Для начала понять, что его оскудение чревато духовной деградацией нации.

Развернуть широкую просветительскую программу. Было когда-то учебное телевидение — где оно теперь? Были очень интересные познавательные передачи на радио и телевидении. Посмотрите сетку телепрограмм — сплошной базар, не рынок, а именно базар (если не барахолка). И все на потребу «низкопробному» потребителю.

Мне очень нравится выражение Жванецкого: «Раньше был популярен лозунг «Искусство — в массы!», а сейчас — наоборот». Но мне кажется, что, во-первых, не стоит этого потребителя так уж опускать. А во-вторых, общественный вкус надо и формировать, не опуская его до уровня дешевых телесериалов и разнуздавшейся попсы. Серьезно поставленная культурно-просветительская деятельность обязательно обернется своими позитивными результатами. Смогли ведь внедрить в сознание представление о здоровом образе жизни, ставшее даже модным. Надо, чтобы начитанность — и не донцово-дашково-марининская, а настоящая, высокая, — тоже стала модной.

— А как вы оцениваете культурный, языковой уровень журналистов?

— С большим уважением и интересом отношусь к журналистам, среди которых многие — мои бывшие ученики, но в последнее время печалит безответственность. Читает, к примеру, радиожурналист стихи Цветаевой, а потом объявляет их ахматовскими. Недавно услышала на ТВ: «Правильно сказал Маяковский, что он лиру посвятил народу своему». Некрасов это сказал, господа!

— А политики тоже скатились до воровского жаргона?

— Да, и это заметно. Что говорить, если у нас президент предлагает «мочить в сортире»... Хотя у самого Путина речь в целом литературная, правильная, и подобное выражение для него — эдакий «цветок красноречия», эмоционально окрашенное высказывание. А у других именно это и составляет характер их лексики. Пугает не только воровской жаргон, но и какой-то обезличенный, чудовищно заорганизованный язык. Подобные клише ужасны!..

Характерный пример связан с ЧП, которое произошло на известной стройке напротив мэрии Владивостока, где падал кран, выливался бетон. А чиновник, комментирующий происшедшее, заявил: «Ничего особенного, была только опасность для пешеходов, а так ВСЕ НОРМАЛЬНО».

— Может, они боятся говорить по-другому из-за своей некоторой ограниченности?

— Не исключено, а те, у кого таких страхов нет, легко переходят на воровской жаргон, который им кажется выражением какой-то особой свободы. А то и сквернословят, желая показать свою «близость народу». И знаете, как эти люди мешают школьным преподавателям русского языка и литературы! Они ведь являют собой пример того, как этим вполне успешно состоявшимся людям оказались совершенно не нужными тот язык и та культура, которую пытаются воспитывать школьные педагоги. Эта культура предстает надуманной и лишней. Какой там Тургенев, господи!

— Разве в последнее время они не пытаются поднять свой уровень?

— Несомненно, каждый из них хотел бы этого. Ведь о человеке судят не только по его одежде и по его делам, но и по тому, как он говорит. Интеллектуально и духовно богатый человек узнается по языку. Это и серьезный показатель его деловых качеств, его профессионализма, а такой всегда дороже стоит. Хороший язык — неотъемлемая часть необходимого делового этикета. Кому же не хочется быть таким?

— Если бы наши «великие» захотели оказать помощь в спасении языка, чтобы вы у них попросили?

— В администрациях всех уровней необходимы комитеты, комиссии, ответственные люди, занимающиеся проблемами языка. Посмотрите хотя бы, какие рекламы и вывески в нашем городе! Неграмотные!

Уроки техногенной цивилизации

— В этом году депутаты Госдумы пытались ограничить употребление иностранных слов. Как относитесь к засилью в русском языке заморских слов?

— Мне кажется, что язык, как всякое живое явление, никакими указами ни в какие рамки не загонишь. Он будет развиваться так, как он развивается, нравится нам это или нет. Язык отражает ту реальную жизнь, которая у нас есть. Стерли границы, убрали железный занавес, организовали межкультурные и языковые коммуникации — вот и происходит то, что происходит. С одной стороны, малопонятные иностранные слова, с другой — жуткий иногда сленг.

Хотите пример? В конце 1940-х годов Самуил Яковлевич Маршак так перевел заключительные строки знаменитого 66-го сонета Шекспира: «Все мерзостно, что вижу я вокруг, / Но как тебя оставить, милый друг!». А наш современник, некто Паша Сушков, воспроизвел этот текст иначе: «Достатый в пень, нажал бы на стоп-кран, / Да без кента сопьется корефан». Вот на каком языке заговорил у нас Шекспир!

Так же, как сотрясают всю нашу жизнь разного рода катаклизмы — войны, экологические трагедии, экономические кризисы, так же раздирают они и наш язык. А он тоже живой, и он тоже страдает. Как он, бедный, выживет? Каким выйдет из всех этих ужасов жизни? Время покажет.

— А как вы относитесь к языку Интернета?

— Нормально отношусь, хотя электронная почта особенно постаралась уничтожить бытовавшую некогда эпистолярную культуру, культуру письма. И такие письма, которые писали в 18-м, 19-м, и даже в середине 20-го века, сейчас уже вряд ли кто пишет. Техногенная цивилизация много чего истребила. Но это постоянно бывает в жизни. В романе В. Гюго «Собор Парижской богоматери» от лица одного из героев выражается тревога относительно того, что книга уничтожит храм. В храме все тайна, которую никогда до конца не открыть. А книга, называющая все своими словами, эту тайну убивает. Вот ведь что! А сейчас мы переживаем, что компьютер книгу истребит. Не истребит! Что-то утрачивается, но что-то и рождается — таковы законы цивилизации.

— Есть ли надежда, что мы опомнимся и начнем спасать свой язык?

— Замечательная история произошла со мной в Находке. Я увидела пьяного, с которым не захотела общаться продавщица из киоска. В ответ он обрушил на нее просто-таки шквал матерных ругательств. В поисках сочувствия он обратился ко мне: вот, дескать, как меня обидели. Что тут скажешь? Я посоветовала ему не придавать значения случившемуся и успокоить себя чем-то приятным. И вдруг этот алкаш, вдохновленный моей поддержкой, бухнул: «А и правда! Вот сейчас пойду домой и назло ей Тургенева почитаю!». Кто его знает, может, и впрямь живо то, что мы называем таинственной русской душой? Тогда надежда есть. И дай нам Бог!