Говорят, первую половину жизни человек работает на свой имидж, а вторую — уже имидж работает на человека. Судя по отзывам, пластический хирург Сергей Мошак перешагнул рубеж и мог бы почивать на лаврах. Однако, по всей видимости, характер не позволяет ему остановиться на достигнутом.
— Как потомственный кораблестроитель попал в пластическую хирургию?
— Если оглядываться назад и вспоминать, как все начиналось, остается только удивляться и благодарить судьбу.
После школы я поступил в Одесский институт инженеров морского флота. Все понятно: прапрадед мой и сын его, и внук, и правнук — все в разное время служили на кораблестроительных заводах города Николаева, значит, и я должен. После первого курса — призыв. Три года на флоте — тоже не сюрприз: где еще можно получить опыт для будущей специальности. Но тут судьба сделала поворот. Место службы на корабле — мое заведование — было расположено рядом с амбулаторией. Фельдшер, флегматичный студент-медик из Одессы, был моим другом. Вот с этой амбулатории и началось мое знакомство с медициной.
Кто служил, тот знает, что на третьем году у матроса мало работы, но только не у медика. Поэтому часто приходилось помогать другу. Даже не помогать, а участвовать в процессе, ассистировать. После службы восстановился в кораблестроительном институте, но учиться было неинтересно. Прав был фельдшер: медицинское образование – самое высшее, а сама медицина – нечто большее, чем просто вид деятельности.
— И вы без подготовки пошли поступать в медицинский?
В 1990 году подал документы в Одесский медицинский институт, но мне сказали, что без ангажемента там делать нечего даже с золотой медалью. Все правильно: возвращайся во Владивосток, где все честно, потому что ничего нет. Начинай «с нуля», будет что вспомнить! Здесь поступил без проблем и где-то на третьем курсе, вроде бы шутя, заявил, что буду лучшим пластическим хирургом.И спасибо судьбе за то, что не против.
— Вам приходилось разочаровываться в своем выборе?
— Если найду работу, которая окажется интереснее моей, тогда, возможно, я буду разочарован. Был однажды переломный момент, когда мне пришлось увольняться со скандалом. Тогда столкнулись старое и новое представления об организации работы. Но это, скорее, внутренняя борьба, и она не связана со сменой деятельности.
— Чем приходится жертвовать ради работы?
— Прежде всего, временем. Вечный цейтнот, из-за которого страдает семья. Это обратная сторона трудоголизма. Я человек увлекающийся, и если оказываюсь погруженным в работу над чем-либо, то лучше не пытаться до меня достучаться и не отрывать. В противном случае можно столкнуться с агрессией. Это уже свойство натуры.
Я понимаю, что, наверное, упускаю в жизни важные вещи, но это плата за тот кайф, который доставляет полученный результат.
— И в чем «кайф»?
— Вообще, на каждом уровне знаний, профессиональной деятельности свое удовольствие от работы. Есть пять уровней профессионального мастерства. Первый — знание на уровне представления, т.е. человек пока только представляет, как что делается, и максимальное удовольствие может получить уже от одного допуска к желаемому занятию. Второй — знание на уровне копирования, повторения за мастером. Максимальное удовольствие возникает, если человек в точности повторяет действия учителя. Третий — знание на уровне умения. Т.е. он уже точно знает, что делает, не огладываясь на мастера. Здесь максимальное достижение — самостоятельно сделать любую работу, никому не задавая вопросов. Четвертый — знание на уровне автоматизма, т.е. выполнение любой работы, в любое время, в любом количестве, в любом состоянии. Максимальное наслаждение — «куча» денег, дикая усталость, банка пива и телевизор. Кстати, это самый распространенный вид профессионализма. Пятый — знание на уровне креатива, когда мастер способен создать новые технологии, делать открытия в своей сфере. Тогда он, окрыленный вдохновением, чувствует, что никто никогда не делал ничего подобного.
Есть еще и шестой уровень, который замыкает цикл. Это знание на уровне представления. Достичь его можно лишь на мгновение, просто вдруг почувствовать, что ты сделал что-то, точнее, случилось что-то легко и красиво, именно так, как ты себе это и представлял.
— Как вы решаете для себя этические вопросы, связанные с вашей работой?
— По моим ощущениям, этика пластического хирурга — это этика общечеловеческая. Пациент пластического хирурга — нормальный здоровый человек с проблемной внешностью и возможностью ее исправить. Медицинский канон этики «не навреди!» здесь не работает, т.к. мы повреждаем человека без медицинских показаний. И если все хорошо, то об этике никто не говорит, но если плохо, пластическая операция неэтична. С одной стороны, ты «вершитель судеб», а с другой — «потворщик пагубной страсти». Так и работаю «между ангелом и бесом».
— И насколько опасна пластика?
— Пластические операции опасны для вашей внешности! В итоге вы получаете какое-то другое лицо. Стандартизация сглаживает индивидуальность. Сокращает дистанцию с окружающими? Да, но увеличивает дистанцию с близкими людьми. Дает шанс по жизни? Да, но может зачеркнуть то, что было. Иногда пациентам есть что терять. Для меня и для пациента пластическая операция — это острый эксперимент с внешностью и здоровьем.
— Приходилось когда-нибудь отказывать пациентам в проведении операции?
— Постоянно приходится. Воспринимают отказы по-разному: одни — как хамство с моей стороны, другие — принимают на свой счет, думают, что лично они мне не нравятся. Приходилось слышать разные версии на эту тему.
Говорят, например, что мне не нравятся пожилые пациенты и я предпочитаю оперировать молодых. Но дело не в том, «нравится» или «не нравится». Просто время ограничено, и невозможно принять всех желающих. Пока у меня есть возможность выбирать, я склоняюсь к молодым. Думаю, им это нужнее, чем пожилым, особенно в сложных случаях. Для молодых операция может стать шансом, пропуском в будущее, ведь у них еще вся жизнь впереди, а у пожилых уже все случилось.
— Вам когда-нибудь предлагали переехать работать в Москву или открыть свою частную клинику?
— Такие предложения поступают постоянно. Предлагают работу и в Москве, и за границей. Но для меня отрыть частную клинику — это значит, стать руководителем и держать в одной руке «кнут», в другой — «пряник». А мне нравится держать в руках скальпель. Так что бизнес — это серьезное ограничение свободы.
— Как вы воспринимаете критику в свой адрес?
— Очень адекватно. Особенно критику конструктивную и профессиональную. Раздражает напраслина и дилетантизм.
К сожалению, у меня не было настоящего наставника. Несколько раз в год приходится ездить по городам и странам, чтобы учиться, сравнивать, калибровать свои знания, счищать с себя наносную «позолоту». Каждый раз, потратив все на очередное обучение, приходится начинать все «с нуля», но мне нравится так жить. Наверное, это уже параноидальное стремление калибровать себя. Есть и обратная сторона такой калибровки. Со временем начинаешь воспринимать работу, как полигон, а людей — как средство доказательства своего профессионализма. Наверное, я не очень этичный доктор. Многие задачи я воспринимаю как личный вызов: слабо или не слабо. Раньше я часто попадался в такую ловушку и излишне увлекался своей задачей из-за амбиций и самоутверждения.
— С таким характером, наверное, и хобби должно быть соответствующим?
— Увлечений — множество. Рисование, живопись — это было долго, серьезно. Я дошел до четвертого уровня мастерства и иногда мечтаю вернуться на этот путь. Увлекаюсь холодным оружием. Наверное, это уже на грани патологической тяги к колюще-режущим предметам (смеется). Когда-то увлекался фотографией. Но со временем достигаешь такого уровня, когда нужно сделать выбор: либо уходить в профессионалы, либо бросать это хобби.
Блиц
— Ваше жизненное кредо?
— Жизнь — это большой учитель. Она такая, какая должна быть, не хуже и не лучше.
— Ваш круг чтения?
— Булгаков, Достоевский. Редко у кого поток мыслей сразу превращается в художественное произведение. Прислушиваюсь к тем, кто сумел «достучаться до небес».
— Вы больше теоретик или практик?
— Я, скорее, математик, и мышление у меня больше техническое. Даже свою задачу, цель я воспринимаю как набор технических решений.
