Черкасов Сергей Михайлович, заслуженный художник России, 57 лет.
Родился в Артеме.
Окончил Владивостокское художественное училище и Дальневосточный институт искусств.
Лауреат премии Ленинского комсомола, член совета по культуре при губернаторе. 20 лет работал в Дальневосточном книжном издательстве, где проиллюстрировал около 300 книг (некоторые отмечены престижным дипломом «За оформление искусства книги»). Автор 21 персональной выставки. Его картины составляют государственные и частные коллекции во многих странах мира.
Женат. 32-летняя дочь проживает в Петербурге, 15-летний сын — с родителями в пригороде Владивостока. Жена работает в Институте биологии моря.
Завистники самого успешного художника Приморья пеняют ему на увлеченность пейзажами Владивостока: мол, Черкасов ухитряется зарабатывать тем, что при большой надобности напишет выпускник здешней академии искусств. Говорят и про «близость к власти», хотя Черкасов — член совета по культуре при губернаторе — так и не стал общественным деятелем. Совещаний и приемов часто вынужден избегать: «Я очень ценю свое время».
Город и деньги
— Сергей Михайлович, почему в вашем творчестве так распространена городская тема?
— Я люблю и понимаю Владивосток, первые рисунки о нем сделал более 40 лет назад.
— В разговорах с вашими коллегами-художниками у меня сложилось ощущение, что многие ревнуют к вашему успеху.
— Если «поливают» — это нормально. Такова творческая среда, мне она понятна. Сальвадор Дали сказал: «Когда ругают, замечательно. Если замолчали, значит, что-то не так». Лучше не опускаться до оправданий. Не оглядываться, идти своей дорогой. Кого-то задевает, что мои работы покупают за рубежом? Делайте лучше меня, вывозите картины за границу — я приду и поздравлю вас.
— Что значат в вашей жизни творческие гонорары?
— Этот вопрос — о продажности искусства — задал Нестеров Чайковскому. Петр Ильич ответил: «Запомните, молодой человек, все ваши Леонардо и Рафаэли делали только на заказ, и не иначе». Это нормальное явление. Кто-то может, у меня так не получается. Сразу руки отшибает.
Я всегда с уважением отношусь к любым востребованным публикой художественным проектам. Единственное, что у меня вызывает неприязнь, — это внутренняя агрессия к тому, что делают другие. Так, у Чехова было гениальное высказывание: «Денщик делил мир на две категории: «Я и мой барин и вся остальная сволочь». Вот и здесь — «я и тот, кто меня спонсирует».
Меня Господь уберег от серьезных финансовых трудностей. Я не потрафляю зрителям, а делаю то, что хочу. Не делаю на заказ, пытаюсь избегать повторов. Имею счастливую возможность работать при наличии красок, мастерской и большого выставочного плана. А для художника это главное.
Снятые штаны как тема
— Иногда формальное искусство приобретает уровень умозрительной шутки, даже позерства.
— Если реализм — это что-то бесконечное, то современное искусство бывает иного плана. Вы же помните, как голый человек на поводке гавкал (небезызвестный Кулик. — Прим. ред.)? Он застолбил это как тему. Один штаны снял — это его тема. А второй снимет — это уже не тема. Кому что нравится. Я отвернусь, а кому-то любопытно. Как попса в музыке — я выключаю телевизор, когда в клипе девочки трусиками сверкают, а голоса нет. Можно ли представить Монсеррат Кабалье на сцене, чтобы нижнее белье мелькало? Когда голоса нет, приходится чем-то другим брать. Кулик — из этой области, его изобразительные вещи просто слабые и мне не любопытны. Ведь к холсту или музыкальному произведению хочется вернуться, а идеи Кулика...
— Что вы думаете о гастролях Бориса Моисеева во Владивостоке, против которых выступила епархия?
— В этом вопросе я абсолютно поддерживаю церковь. Моисеев — талантливый человек, без сомнения. Мы долго жили в закрытом обществе, отсюда интерес к тому, что он предлагает со сцены. И тема Моисеева сама по себе во Владивостоке может быть. Что до протестов в его адрес, то все мы в стаи сбиваемся — по интересам.
Моисеев выпячивает свои наклонности. Его творчество агрессивно, навязчиво. Как нищий в переходе выставляет ампутированные конечности, так и Моисеев демонстрирует то, что надо бы прикрыть. Казалось бы, выступай для узкого круга. Ан нет, через телевидение он приходит в каждый дом. Когда личная жизнь афишируется — это неприемлемо. Я был в Лос-Анджелесе, видел, как два мужика небритых целуются. Радости большой это зрелище не доставляет. У нас, слава богу, более здоровое общество.
Жизнь в мастерской
— Где поворотный пункт от эстетики живописи, красок и холста — к искусству, существующему в сознании самого художника?
— Он всегда был, во все времена. Ничего нового под луной не происходит. Все было, все витало в воздухе, все зафиксировано, Леонардо да Винчи писал когда-то: «Посмотрите на стену, ее фактура — это чудо, достойное большего внимания». Безусловная внутренняя свобода существовала вне временных рамок, и Малевич ее воплотил. Человек не делает каких-то грандиозных открытий, он просто уточняет то, что существовало всегда. Пытливый ум — он всегда доходит до каких-то вещей.
— Существует мнение, что традиционные формы изображения исчерпаны...
— Для меня образец движения искусства от реализма к абстракции — жизнь Малевича и его дневники. В прошлом году я посмотрел его персональную выставку в Русском музее. Удивительная вещь... Думаю, это образец того, что происходит в мире искусства в целом, — путь от реализма до черного квадрата. Малевич довел объем до идеальной плоскости и затем снова вернулся к реализму. Последний его автопортрет сделан в духе эпохи Возрождения. Он дошел до тупика, до стены — прикоснулся к ней и вернулся. Пожалуй, то же самое происходит и сегодня. Реализм — бесконечная вещь, где есть место каждому.
Современному авангардисту школа не нужна. Авангардизм — это отрицание целого пласта базовых знаний. Это вообще разрушение. Мы гордимся великими именами в искусстве, как и самой школой. Школа в искусстве очень важна.
— Новое поколение в искусстве всегда наследует ряд формальных элементов культуры сформировавшего его общества. В этом плане у современного российского авангарда нет генетической связи с искусством прошлого.
— Что касается этих форм творчества — почему бы и нет, если есть поклонники. Будучи в Париже, я обратил внимание, что публика в Музей современного искусства почему-то не ходит. При всей рекламе буржуазное искусство не востребовано. В тех залах, где современные формы, один я почему-то ходил. При роскошных интерьерах — залы пустые. А проходила в то же время выставка Пикассо — километровая очередь. Недавно я побывал на биеннале живописи в Петербурге. Там, где реалистическая живопись, — зрители. А в огромном зале, где стоял телевизор и что-то показывали, — никого. Выходит, и в Петербурге публика несовременна.
— Что еще, помимо живописи, вам интересно в области культуры?
— В последнее время я настолько сосредоточен на своих картинах, что почти не выхожу из мастерской. Надо писать, пока есть задор и желание. Мастерская стала тем миром, в котором я живу. Мне не хочется из него выходить. Фра Анжело, мой духовный наставник, давным-давно заметил: «Всякий, кто посвятил себя искусству, нуждается в покое и отсутствии забот».
Франция ждет
— Вам нравится выставляться во Владивостоке?
— Да. Были бы творческие силы — выставляться можно. Здесь проходят биеннале искусств, фестивали. Владивосток в этом отношении далеко не провинциален, и мне здесь комфортно работается.
— Тем не менее заграница вас манит. Вы, пожалуй, самый «показываемый» за рубежом приморский художник. Какие страны и города в ближайших планах?
— В июне — Франция, город Лион. В сентябре «персоналка» акварели на родине, в галерее «Арка», и календарь на 2007 год; спонсор серьезный — Юрий Степанченко, глава компании «ДВ-Стройсвязькомплекс». Осенью еду в Шанхай, Лондон уже в следующем году...
БЛИЦ
— Что нужно прежде всего для достижения успеха в живописи?
— Грандиозная трудоспособность.
— Кто из VIP’ов имеет ваши полотна?
— Рогозин из Госдумы, Дарькин, Степанченко, Стегний, Передня, Серебряков. Три картины есть у Ельцина.
— Ваш круг чтения в последнее время?
— Дневники Толстого, трактаты Малевича, стихи Рубцова, «Калина красная» Шукшина.