Андрей Малютин: Я всегда доказывал себе, что могу

Андрею Малютину, биологу по образованию, постоянно приходилось что-то организовывать: когда занимался «чистой» наукой, работал на фондовой бирже, осуществлял координацию проектов во Всемирном фонде дикой природы. Вот и сейчас, когда Дальневосточный государственный морской природный биосферный заповедник, директором которого он является, должен вскоре обрести статус самостоятельного учреждения, хлопот у него невпроворот. Но по-иному и жить было бы неинтересно, считает Малютин, полагая, что его по-настоящему «звездный час» еще впереди.

— 10 лет назад в этой же рубрике было опубликовано интервью с вами, где, в частности, говорилось, что вы стояли у истоков создания во Владивостоке фондовой биржи. Не жалко было оставлять свое детище?

— К концу 90-х фондовая биржа как финансовая структура себя уже изжила, во Владивостоке по крайней мере. И когда из WWF мне пришло приглашение стать координатором проектов устойчивого развития на российском Дальнем Востоке, я практически сразу же его принял. Эта работа показалась мне интересной, поскольку две моих «половинки» в прошлой жизни — научная и экономическая — здесь как бы соединялись.

Некоторые свои проекты у нас WWF постепенно стал сворачивать, попросту говоря, перестал финансировать. Они превратились в бумаги, перекладывать которые с места на место (то есть делать вид, что работаешь) мне не хотелось, поэтому я ушел из фонда. Какое-то время был, что называется, на вольных хлебах — давал финансовые консультации. Предлагали стать финансовым директором одной из московских компаний, но жить в столице мне не захотелось, с чем, кстати, полностью была согласна моя семья. Признаться, предложение дирекции Института биологии моря возглавить морской заповедник было для меня неожиданным, но я долго не раздумывал...

Эта служба и опасна и трудна...

— Какую самую главную задачу вы решали в заповеднике?

— Эффективная охрана природы — это та деятельность, которую, прежде всего, надо организовать. И если речь идет о борьбе с браконьерством, то для начала надо было устранить попустительство ему внутри самого заповедника. Для этого пришлось заменить почти весь штат инспекторов (20 из 25 человек), хотя найти новых людей на небольшие оклады оказалось совсем непросто. Зато сейчас я уверен, что среди сотрудников заповедника нет предателей и, значит, его территория действительно является охраняемой.

Конечно, пришлось решать и массу других оргвопросов — от поиска финансов до приобретения лодочных моторов. Как результат, с 2002 года на территории заповедника практически искоренено трепанговое браконьерство. Если раньше такое браконьерство вели организованные группы, то сейчас одиночки — их мы тоже вылавливаем.

— В прошлом году на акватории заповедника пропали начальник его охраны и два сотрудника ОМОНа, осуществлявшие патрулирование на катере. Говорят, катер намеренно таранило какое-то неизвестное судно, люди погибли...

— Основная версия следствия, которое по данному факту ведет краевая прокуратура, действительно состоит в том, что патрульный катер с людьми на борту потопил сейнер, капитан которого, видимо, пошел на такое тягчайшее преступление, только чтобы избежать ответственности за браконьерский лов краба. Название, владелец, порт приписки этого судна следствию известны. Другое дело, что сразу же после этой трагедии сейнер-убийца покинул террводы России и больше в них не возвращался... Но следствие не прекращено, как и поиски погибших.

Сейчас сложной проблемой является пресечение крабового браконьерства. В зимний период, когда на всем известную банку на акватории заповедника приходит нереститься камчатский краб, его незаконным промыслом занимаются на специально оборудованных судах, которые непонятно кому принадлежат и где приписаны, — этакие «летучие голландцы». Действуют нагло и просто: судно заходит на территорию заповедника, бросает крабовый порядок и тут же уходит. Через пару дней браконьер возвращается, забирает порядок и так же быстро ретируется. Задержать таких браконьеров сложно, поскольку они обычно действуют в штормовую погоду, когда выход на перехват нашими маломерными судами, хотя и снабженными мощными моторами, существенно затруднен. Но мы все равно задерживаем «пиратов», гоняем их, выталкивая за пределы охраняемой зоны.

Случай, когда погибли люди, заставил изменить тактику. Теперь мы в основном не гоняемся за крабовыми браконьерами, а на специальном судне, оборудованном эхолотом, периодически «прописываем» морское дно и при обнаружении крабовых ловушек поднимаем их и затем уничтожаем. Хозяева браконьерских судов уже крепко задумываются: каждая крабовая ловушка в среднем стоит одну тысячу рублей, а если их в одном только порядке 50 и больше...

Национального парка не будет

— Сейчас идет преобразование морского заповедника в федеральное государственное учреждение с образованием самостоятельного юридического лица. Заповедник, таким образом, выходит из ДВО РАН?

— Заповедник, как структурная единица, выходит из Института биологии моря, но остается в ДВО РАН, напрямую замыкаясь уже на его президиум. Обретение статуса самостоятельного юридического лица означает, что заповедник будет иметь свой бюджет, которым он может распоряжаться в соответствии со своими задачами. То есть как директор я смогу уже заняться финансовым планированием.

— Заповедник в этом случае сможет сам зарабатывать деньги?

— В принципе, да.

— На чем? На экотуризме?

— Я считаю, только на нем. Морской заповедник все-таки некоммерческая организация. Поэтому зарабатывать деньги он сможет только на экотуризме, реализуя таким образом на практике свою эколого-просветительскую функцию. Но зарабатывание каких-то дополнительных средств не станет самоцелью — я этого просто не допущу. У заповедника задачи другие, основу его бюджета по-прежнему будет составлять госфинансирование.

Экотуризм, в моем представлении, совсем не предполагает толп туристов на заповедной территории, которая всегда ограничена. Поэтому она может принять ограниченное число людей, строго исходя из экологически допустимых норм нагрузки на заповедную территорию. У нас сейчас определены три места, куда могут допускаться экотуристы в определенном количестве.

— То есть что-то похожее на национальные парки, которые существуют в США, Канаде и других странах, у нас не получится?

— Нет, не получится, и я считаю это правильным.

Путин — первый экотурист

— Владимира Путина, пожалуй, можно причислить к первым «организованным» экотуристам, побывавшим в морском заповеднике. Чем вам запомнился его визит в 2003 году?

— Президента очень впечатлили виды приморского побережья, которые он наблюдал с судна, хотя и была плохая погода. Конечно, при этом он задавал много вопросов, но они были не формальные, не дурные (вроде «А как называется этот мыс?», «Что это за водоросли плавают?»), а сугубо по делу. Чувствовалось, что он хорошо подготовился к морской прогулке... Например, интересовался, в какой степени на морском браконьерстве сказывается соседство с Китаем...

— И что вы ответили президенту на этот вопрос?

— Я сказал, что практически весь трепанг, добываемый в заливе Петра Великого, оказывается затем в КНР, куда переправляется в основном в сушеном виде контрабандным путем. У наших соседей на этот ценный продукт издавна большой спрос, мы же до сих пор не наладили переработку трепанга в промышленных масштабах, чтобы продавать в тот же Китай как готовый продукт. То есть мы сами упускаем возможность торговать трепангом (и не только им) с тем же Китаем цивилизованным путем, исходя из рыночной стоимости товара.

— Путин не уточнил, как можно решить эту проблему?

— Уточнил. Я сказал, что сначала надо решить проблему безработицы в прибрежных районах путем создания тех же производств по переработке морских биоресурсов. И конечно, нужно на местном уровне законодательно усилить ответственность за браконьерство. Сегодня наш Административный кодекс в этой части очень мягкий.

Жизнь удалась

— Директор заповедника, понятно, хлопотная должность. Не тянет ли опять в «чистую» науку — продолжить исследования коралловых рифов, защитить докторскую диссертацию?..

— Когда я пришел в заповедник, то примерно через год, когда освоился в новой должности, написал на листке перечень задач. Все эти задачи, а их было больше десятка, включая придание заповеднику статуса самостоятельного юрлица, сейчас выполнены. Хотя чувствую, что очень устал, — долго не был в отпуске. Что касается науки, то я пишу статьи природоохранной направленности. Природоохранная деятельность, на мой взгляд, это тоже наука.

— Не хотелось снова уйти в бизнес?

— Таких мыслей пока не возникает, да и, собственно, предложений на этот счет нет... Может, это и к лучшему.

— На работу за границу приглашали?

— Звали в США, когда еще занимался наукой и после. Но не получилось по независящим от меня причинам, чему я сегодня даже рад. Может быть, работать там мне было бы и хорошо, а вот жить, наверное, не совсем комфортно. Все-таки я российский человек... И потом, я имею представление, что значит жить за кордоном, все-таки объездил три десятка стран.

— Ваш «послужной список» за неполные 45 лет свидетельствует: вам всегда приходилось что-то организовывать, создавать... Умеете это делать лучше всего?

— Я всегда что-то доказывал, прежде всего самому себе: могу ли я это сделать? Как получается, в том числе моя нынешняя работа в морском заповеднике, — судить не мне. Но если я сам удовлетворен результатом, значит, все нормально, жизнь удалась. А как будет дальше — посмотрим. Может быть, займусь чем-то иным, совершенно новым для меня. Как говорится, какие наши годы...

Виктор МИХАЙЛОВ «Конкурент»