Оксана Ли – уроженка солнечного Казахстана. Она изучила законы тайги, встала на тропу борьбы с местной бюрократией, прониклась проблемами приморской глубинки и нашла ответы на многие больные вопросы.
— Оксана Глебовна, как получилось, что вы оказались на расстоянии 5 тыс. км от своего родного города, Алма-Аты, где у вас тоже был бизнес?
— Я родилась и выросла в Казахстане, работала инспектором собеса до тех пор, пока не распался Советский Союз и производство не начали переводить на казахский язык. Казахского я не знаю — пришлось уйти. Как и многие тогда, занялась бизнесом — открыла пельменный цех. Дела поначалу шли в гору, но вопрос национальности стоял все острее (сейчас такого отношения к русскоговорящим в Казахстане уже нет, а в 90-х им приходилось очень нелегко).
Люди уезжали: первыми — немцы, затем чеченцы, русские потянулись в Сибирь, а корейцы — на Дальний Восток. И я как жена корейца оказалась в Уссурийске, поближе к родственникам мужа. Когда сходила с поезда в 2000 г., в кармане у меня было 100 долларов, а впереди — полная неизвестность. Устроилась в компанию, которая заготавливала орех, — на тот момент это был нелицензионный вид деятельности. Приносил он мне совсем немного — 200, потом 300–400 рублей в день. Постепенно я пришла к тому, чтобы работать на себя — покупала и перепродавала орех китайцам, а в 2008 г. разразился кризис, спрос в Китае резко упал. Все Приморье было просто завалено кедровым орехом, и, чтобы не остаться с носом, мы занялись переработкой.
— Тяжело ли с нуля открыть перерабатывающее предприятие, особенно в такой сфере?
— Основная сложность заключается не в том, чтобы открыть. С этим как раз проблем не возникло. В 2009 г. мы нашли подходящий участок 1,5 га земли в Михайловском районе, провели туда воду, электричество, сделали скважину и приступили к работе. Сама стройка обошлась порядка 10 млн рублей (здесь выручили кредиты), еще 65 тыс. — оборудование: один старый немецкий станок 63-го года выпуска, дробильный аппарат и сушка. Сегодня у нас 14 станков, сушка — большая паутина из печей — теплоизоляционная система, которая экономит электричество. Наше предприятие способно выпускать полторы тонны продукции в день, мы можем выйти на новые мощности, платить больше налогов и создавать новые рабочие места, но… не имеем такой возможности, потому что в силу законодательных барьеров путь к экспорту производителям закрыт.
— А ведь сейчас конъюнктура самая что ни на есть благоприятная: дешевый рубль, что говорить.
— Когда мы впервые привезли в Москву очищенный орех, то очень удивились, услышав вопрос: «У вас кедровый или китайский?» Странно, не правда ли? Но если посмотреть страницы зарубежных сайтов, то можно увидеть, что наш орех называется китайским, так как перерабатывается он в Китае, и весь мир думает, что это китайский продукт. То есть китайцы вывозят сырье, чистят и завозят его в столицу уже в переработанном виде, а сегодня, учитывая курс доллара, перед ними открываются еще большие возможности на мировом рынке. Во Франции, где заключаются договоры на крупнейшие поставки продуктов из кедрового ореха, китайцам — все карты в руки. А мы «просто сидим». На сундуке с золотом.
Недавно ко мне обратились граждане КНР, попросили продать им наши этикетки, сказали, что хотят наклеивать их на свою продукцию, то есть наш товар себя зарекомендовал… Очень обидно.
— И почему сложилась такая ситуация?
— Потому что получить лицензию на экспорт производитель может только на основании договора аренды лесного участка для заготовки (закон, который, на мой взгляд, принимался в целях монополизации рынка). На последнем аукционе такие участки стоили огромных денег, неподъемных для нас. В то же время простому населению сбор ореха официально разрешен с 1 октября по 15 ноября, хотя начинается он гораздо раньше. То есть в Чугуевском районе к моменту начала сбора уже почти не осталось кедровой шишки.
— И принимают шишку, конечно же, китайцы?
— Китайцы или посредники, работающие на китайцев. Образовался целый пласт нелегалов, которые на этом зарабатывают, — заехали, купили и убежали. Буквально на днях знакомая прислала видео — стоит у дороги приемщик. Нанятая машина с русским водителем, в ней — китаец, по-русски даже не говорит, скупает орех — 110 рублей за кг. Поймают его — он откупится и продолжит свое дело. А представьте, если бы мы приехали в Китай зарабатывать подобным образом: что бы с нами было? В лучшем случае депортация.
— Ваши предложения?
— Разрешить людям собирать орех официально. Поставить законный приемный пункт. Ввести лесной билет (подобно охотничьему) на сбор урожая дикоросов (кедровой шишки), ввести квоту по сбору кедрового ореха на душу населения, а свыше нормы — тариф за кг.
Дать людям возможность зарабатывать законным путем без ущерба для леса и государства. Таким образом будет легче контролировать пребывание человека в лесу. Ведь сбор ореха для многих семей, живущих удаленно от городов Приморского края, — единственный способ заработать.
Денежные сборы от продажи «лесных билетов» могут пойти на сохранение лесов. На нашем предприятии работают ребята, окончившие ПГСХА по специальности «лесовод», «инженер-механик», и если бы мы имели в своем распоряжении арендованный лес, то частичную прибыль от аренды распределяли бы на содержание и обработку территории от вредителей.
Сейчас в этом направлении есть подвижки. Госдума разработала проект закона о легализации сбора дикоросов, и, как показал последний Лесной форум, законодатели на нашей стороне. Но сделать предстоит еще много, и хотелось бы ускорить процесс.
И не потому, чтобы мы быстрее могли зарабатывать. Ситуация в деревнях все хуже. Вот я сейчас была в одном районе, говорила с хозяином, которому нечем кормить скот. Работы нет, корма очень дорогие плюс нет техники, а косой больше чем на трех-четырех коров сена не накосить. У мясника — очередь на забой, люди избавляются от скотины. А есть такие деревни, где когда-то занимались заготовкой леса, потом лесхозы ушли, и остались жители — старики, молодежь. Например, Бельцово в 240 км от Уссурийска — там стоит разваленная двухэтажная школа, потому что при Советском Союзе в Бельцово выращивали сою, а в 90-е решили, что нас будут кормить Америка с Европой. И осталось 10 человек детей. Вот этот пенсионный закон — я не против него, если бы у людей была работа, чтобы купить хлеб и лекарства. Но с работой все хуже, и за те годы, что я езжу по Приморью, жизнь в глубинке стала только тяжелее.
Я считаю, глупо игнорировать процессы, которые уже идут: если население кормится сбором дикоросов, гораздо эффективнее будет легализовать их заработок. Тем более что люди готовы платить налоги.
— У вас не возникает желания вести более спокойную светскую жизнь красивой состоятельной женщины? Не надоело ли вам колесить по таежным поселкам? Бороться с нашей бюрократией?
— Иногда хочется отдохнуть, уехать куда-нибудь на необитаемый остров и хотя бы месяц там пожить, но проходит день-два, и без работы у меня начинается депрессия. Друзья шутят: «Давай тебя в районные депутаты», а я им говорю: «Не надо в депутаты. Дайте мне какую-нибудь отсталую деревню с выходом в лес, и хватит». Именно работа вытянула меня, когда в дом постучалась беда — сначала умер папа мужа, потом, буквально через пять дней, муж — не выдержало сердце, потом мама… Сейчас я живу ради детей, трех своих внуков и моего дела.
У нас есть много идей относительно здоровой продукции, но не хватает средств, экспорт был бы решением не только многих наших проблем, но и притоком капитала в экономику нашей страны, нашего края из-за границы. Ведь одно производство поднимает за собой другое, появляются рабочие места, например, нам нужна упаковка, оборудование, нам нужны технологи, но от бюрократии вместо помощи зачастую одни труднопреодолимые препятствия, слишком много «БЫ».
