С 1914 г. по 1920 г. в Приморье в связи с непрекращающейся чередой войн и революций существовал официальный сухой закон. Но исполняли его отнюдь не все.
Суровость приморской природы и жизни порождала и суровое потребление горячительных напитков местным населением. По статистике 1915 г., среди рабочих 104 предприятий почти 40% признались в том, что не могут провести день без алкоголя; среди работников сапожных мастерских и извозчиков в алкоголизме признались соответственно 86 и 60% опрошенных. Здесь спускали на водку 50% своего заработка, при этом на прокорм семьи и содержание жилья среднестатистический рабочий выделял не более трети дохода.
Согласно докладу наказного атамана казачьего войска генерала Толмачева, в Никольск-Уссурийском отмечалось «повальное пьянство среди казаков». «Владивостокские епархиальные ведомости» цитировали слова приамурского генерал-губернатора Н. Л. Гондатти: «Дальше по пьяному делу и хулиганству идти некуда. Посмотрите на порубежных соседей — китайцев. Несмотря на море водки, они все абсолютно трезвы».
И действительно, идти дальше уже было некуда: насущно требовалось принимать какие-нибудь меры. Первые официальные меры по борьбе с пьянством на территории Приамурского генерал-губернаторства были предприняты за полгода до начала Первой мировой войны. 28 января 1914 г. было принято постановление генерал-губернатора Гондатти против бесчинства, озорства, пьянства.
В селе Владимиро-Александровском Приморской области собрался съезд духовенства и крестьянства нескольких деревень Сучанской долины, ключевым вопросом которого была борьба с пьянством среди деревенского населения. Начавшаяся Великая война дала возможность ужесточить эту борьбу в пределах Российской империи.
Одновременно с началом всеобщей воинской мобилизации 26 июля 1914 г. в Российской империи на все время проведения мобилизации был введен запрет на продажу алкогольных напитков, который уже 16 августа был значительно ужесточен с принятием закона «О продлении воспрещения продажи спирта, вина, водочных изделий для местного потребления в империи до окончания военного времени».
«Наступила небывалая трезвость народа…» — так оценил введение сухого закона в своем циркуляре приамурский генерал-губернатор Гондатти.
Введение сухого закона вызвало поддержку патриотических высших официальных кругов местного общества. Из Никольск-Уссурийска царю Николаю пошли телеграммы, содержащие «выражение почтительного восхищения по поводу решения прекратить в империи производство алкоголя».
Борьбе с пьянством на страницах приморских газет стало уделяться столько же места, сколько и самой войне. «После запрещения — иная жизнь, совсем не похожая на старую, прошлую, — рабочие не пьют, работают ежедневно, поздоровели, чище одеты и обуты, заработок целиком получают на руки; имеются сбережения; по праздникам ходят в читальни и театры, сама же работа улучшилась, и продуктивность ее увеличилась», — отчитывался окружной надзиратель 3-го округа акцизного управления Амурской и Приморской областей Я. П. Павловский.
Общественные организации и думы дальневосточных городов принимали резолюции в поддержку сухого закона. В начале 1915 г. Дума Владивостока подала ходатайство на имя приамурского генерал-губернатора об отмене торговли спиртными напитками навсегда. Самих же ходатаев сухой закон задевал не особенно — запрет продажи спирта, вина и водочных изделий не распространялся на отпуск церковного вина в храмах, а также любых спиртных напитков в ресторанах 1-го разряда и в буфетах при собраниях и клубах. Так что высшие круги общества могли продолжать употреблять спиртное.
Открытое недовольство против закона выражали только владельцы винокуренных заводов и виноторговцы, терпевшие значительные убытки в условиях и без того тяжелого экономического положения в регионе. Попутно они как могли старались приспособиться.
«Владельцы питейных заведений по-своему поняли циркуляр военного губернатора об отпуске спиртных напитков из аптек для больных. Никольские кабатчики подали заявление в управу о выдаче им промысловых свидетельств на право отпуска спиртных напитков для больных. Если считать пьяниц за больных, то никольские кабатчики, пожалуй, и правы», — писала местная пресса в марте 1915-го.
.jpg)
Обычное население, не желая отказываться от своих привычек, продолжало всеми доступными способами добывать себе алкоголь. Началось резкое увеличение объемов ввоза китайского контрабандного спирта как основного продукта алкогольного потребления. Русско-китайская граница стала основным каналом поставки контрабандной водки. В 1914 г. в районе Уссурийского казачьего войска контрабандой спирта занималось 99% взрослого населения, в Иманском уезде — 92, в Никольск-Уссурийском — 88.
Контрабанда спирта существовала в 65% сел и деревень Приморья. 58% контрабандистов составляли русские. «Контрабанда развилась до невероятных размеров и для села обратилась в промысел», — свидетельствовал житель села Духовского Иманского уезда.
В конце августа 1915 г. «Уссурийский край» опубликовал информацию от Фадеевской корчемной стражи, задержавшей на реке Суйфун (Раздольной) «три огромные лодки, набитых битком четверными банками со спиртом, которого бы хватило гулять неделю всему Никольск-Уссурийскому». «Таскает спирт местное население само; обычно через реку Уссури переносят китайцы, которые здесь сдают спирт какому-либо казаку, от него уже спирт поступает к нашим контрабандистам», — сообщал другой житель Иманского уезда.
«Наиболее активно контрабандисты проникали в зимнее время. Группами по 8–12 человек перетаскивали на себе довольно тяжелые грузы: спирт в жестяных банках. Близ населенных пунктов они припрятывали товар (зимой зарывали в снегу), а затем незаметно проникали в селения. Здесь агенты китайских фирм помогали им распродавать товары либо через лавки, либо непосредственно местным жителям».
Особенно много контрабандистов появлялось накануне Рождества и Пасхи. В это время местные русские жители выходили в окрестности поселков на поиски горячительных напитков. Перед весенними праздниками, когда снег с полей уже сходил, искатели поджигали обнажившуюся сухую траву, и, если банки со спиртом не протекали, их легко обнаруживали на обуглившейся почве. Эти операции были небезопасными. Контрабандисты и их агенты старались найти «виновников» и нередко прибегали к мести или, угрожая оружием, заставляли оплачивать «находки». Такой вид бизнеса даже имел свое название: «Пойти за подснежниками».
Заниматься контрабандой спирта было хоть и опасно, но архивыгодно. Вот что сообщал корреспондент из села Новопокровка Иманского уезда (ныне — Дальнереченск): «За контрабандным спиртом отправляются целые компании; перейдя китайскую границу, они покупают спирт по 6–7 рублей за ведро, затем дома разбавляют его водой половина на половину и бутылку приготовленной таким образом водки продают по цене от 80 копеек до 1 рубля. Чаще сами крестьяне-контрабандисты упиваются спиртом на китайской стороне, после чего поднимаются драки».
В достаточной мере препятствовать контрабанде китайского спирта у Приамурской корчемной стражи и таможенных органов ввиду значительной протяженности границы не было возможности. Да и сами контрабандисты не особо хотели попадаться и шли на всевозможные уловки и хитрости. Однажды контрабандисты налили спирт в конденсатор парового отопления паровоза, провозили спирт в пятифунтовых кусках мыла, в колбасе, в брюшках кеты, в партии фабричных кирпичей заделали бутылки коньяка…
Смирившись с невозможностью борьбы с китайским алкоголем внутри страны, российские власти предприняли попытку решить проблему иным способом. Спустя год после введения сухого закона Российская империя и Китай подписали соглашение, согласно которому запрещался ввоз алкогольной продукции в 50-верстную пограничную зону. Еще через год продажа алкоголя была запрещена в зоне отчуждения КВЖД.
Однако предпринятые усилия практически не возымели эффекта. Контрабандный алкоголь подорожал в пять раз. И это делало бутлегерство еще более выгодным делом.
На местах распространители ушли в подполье, продолжая тем не менее торговать с различной степенью хитрости. «Все помещения кабаков отделяются переборками, прикрепленными гвоздями, от жилых помещений. Теперь, чтобы достать вино, нужно только отодвинуть одну-две плахи — и получай сколько угодно. У некоторых же кабаковладельцев имеются специальные подпольные хода». Народ продолжал пить.
«Чиновник, посетивший пароход, прибывший в село Суражевка Приморской области, с целью досмотра судна на предмет наличия алкоголя, находясь, равно как и сопровождающий его городовой, в явном состоянии опьянения, «ставил всех в тупик вопросом: «Ты знаешь, кто я?» Когда же чиновнику удалось обнаружить в кладовой графин водки и две бутылки столового вина, он, согласно показаниям очевидцев, после нескольких неудачных попыток не смог заполнить протокол и «удалился с парохода под громкий хохот толпы», — писал «Приамурский вестник».
«Вместо водки привозят и продают политуру, находя ее лучше древесного спирта. Лак из местных лавок еще с осени весь был выпит». «Делают особый квас, который опьяняет человека, и продают его по 20–25 коп.». «Корейцы приготавливают спиртной напиток, называемый «кам-зырь». Повсеместно производили и употребляли медовуху, брагу, домашнее вино».
Не минула чаша сия и военное ведомство, направо и налево отсылавшее соответствующие сообщения и приказы. «Приказ № 625 от 30 декабря 1916 г. При проезде очередного эшелона по Маньчжурской дороге нижние чины и ратники ополчения, при приближении поезда к винобакалейным лавочкам, с целью приобретения спирта соскакивали на ходу поезда; в результате напивались пьяными, буйствовали, не исполняли приказаний начальников эшелонов».
«В особенности же надлежит обратить самое серьезное внимание на порядок при следовании эшелонов через Маньчжурию, для предупреждения случаев пьянства и заражения различными венерическими болезнями».
Но одно дело было издавать приказы, а другое — выполнять их в суровых условиях продолжавшейся Великой войны.
Юрий УФИМЦЕВ
