Государство, как и все остальные, играет лишь за себя. От власти требуется присутствие. Она и «присутствует», напоминая о своем существовании эпизодическими изъятиями из стада наиболее ослабевших от жира и безнаказанности особей ради публичного снятия шкурки. На юридическом языке это называется «отправлять правосудие». И, по большому счету, к правосудию у народа сейчас лишь пара претензий: мало сажают – не всех, кого надо бы.
Но в главном все идет именно так, как нам всем давно этого хочется. Это важно понять.
В 90-е, когда популярным был лозунг «Обогащайся!», государство мешало народу, пытаясь препятствовать его стремлению к буквальной реализации правила «Все разрешено, что не запрещено». Публика верила, что бумажка с портретом Мавроди может сделать богатым, счастливым и разом решить все философские вопросы бытия. А вот государство – только помеха всему хорошему. Но реальность оказалась немного иной. Прошло тридцать лет, и сейчас, когда разрыв в благосостоянии между самой бедной и самой богатой частью населения России бьет мировые рекорды, это самое население хочет, чтобы пришло государство и спросило за все его беды, чтобы кому-то реально «дало в табло».
Примеры «громких» дел это только подтверждают. Три посаженных мэра Владивостока – разве не за что было сажать? Некоторые эстетические неудобства могут вызвать лишь судебные формулировки выбранных эпизодов: например, человек на корню развалил городское хозяйство, а ему вменяют только какую-то там второразрядную махинацию с асфальтом. Но ничего, мы не гордые, перетерпим шероховатость эстетики. Главное – сидит, и всем хорошо.
Разумеется, ни о каком торжестве справедливости речь не идет. Происходящее публика воспринимает исключительно как реалити-шоу, где одни актеры изображают верховенство закона, а другие пытаются откупаться «социальной ответственностью бизнеса». И у тех и у других получается неубедительно, как раз вот из-за этой самой социальной ответственности. Она ведь вовсе не в том состоит, чтобы с барского плеча пожертвовать нуждающимся, поволонтерствовать, поддержать «одаренных детей» или воткнуть Солженицына, выходящего из воды на Корабельной набережной. Все эти соцактивности – пыль в глаза, и люди это прекрасно понимают. Социальная ответственность бизнеса реализуется через одно-единственное правило: соблюдать закон. Не нарушать его, не давать взятки, не вступать в монопольный сговор, не манипулировать рынком… Но по-другому работать наш бизнес не научился, а значит, у противоположной команды реалити-шоу всегда будет корм.
Происходит ли при этом передел рынка? Да, происходит. Это очевидно. Каждый игрок жизненно заинтересован «перетянуть одеяло на себя». Иначе он не игрок.
Участвует ли в этом государство? Конечно, участвует. Государство участвует в любой движухе, где по сюжету надо «изъять особь для публичного снятия шкурки». Но называть это «национализацией» нет причины: государству «шкурка» нужна лишь в процессе «снятия» – исключительно для демонстрации этого самого процесса. Возиться с ней дальше – владеть, управлять, развивать – государству неинтересно и не с руки: все снятые шкурки рано или поздно переходят в другие частные руки… до очередного изъятия.
Может ли это привести к масштабным потрясениям, перераспределениям и прочим турбуленциям на региональных рынках? Нет. Само по себе государство лениво. Его активность по умолчанию не выходит за рамки «самонапоминания о себе любимом». Государство – первое в числе заинтересованных сохранять status quo уже хотя бы потому, что любые перестановки экономических агентов отвлекают внимание народа от государства. А ему нужен как раз обратный эффект. И в этой связи возможно, что как раз вследствие успешного сдерживания излишних турбуленций региональный рынок может стать интересен крупным «столичным» игрокам. Но и здесь есть свои «но».
Во-первых, для крупных общероссийских компаний представляет интерес в регионе прежде всего местный потребительский рынок (ресурсы они и так могут купить). И местный потребитель от прихода столичных игроков, как правило, только выигрывает: выше уровень сервиса, надежней контроль качества, шире ассортимент, стандартные цены.
Во-вторых, выбирая регион для инвестиций, крупная компания ориентируется в том числе и на наличие местной производственной базы, логистической инфраструктуры, а придя на территорию, обеспечивает стабильную занятость работников в соответствующих структурах.
Наконец, межрегиональное проникновение – это улица с двусторонним движением. И примеры успешных приморских компаний, ставших общероссийскими брендами, говорят о том, что у каждого есть свой шанс. Так что предъявлять претензии прокуратуре в попытках участия в «национализации-монополизации» нет причин.
Угрозы для региональных компаний, в том числе приморских, совсем в другом, и они хорошо известны. Их две. Первая: тарифы так называемых естественных монополий, прежде всего в сфере энергетики и транспорта. Вторая: кредитная политика банков.
Двух этих угроз с лихвой хватает, чтобы утопить любой регион и любую экономику без малейшей помощи государственного репрессивного аппарата. И увы, угрозы эти не какая-то «сферическая абстракция в вакууме», а вполне конкретные действия, которые в иных обстоятельствах подпадали бы под статью «саботаж».
Так называемая волна банкротств, которая прокатилась по региону в этом году, она ведь не прокуратурой затеяна. Предприятия стали закрываться по причине снижения потребительской активности (у покупателей в кризис просто кончились деньги), потери рентабельности из-за роста издержек и ухудшения финансирования производства. Издержки – это тарифы естественных монополий. А финансирование оборотных средств – это кредиты банков. Кредитная ставка выше 20% – уже сама по себе носит, по сути, запретительный характер. Но банки ж не только «процентами» достают. Они реально пакостят и ставят палки в колеса.
У меня из головы не выходит эпизод, случившийся с одним знакомым предпринимателем весной прошлого года, когда он пытался заплатить по контракту в соседнюю (вроде бы дружественную) страну. Банк, через который он этот платеж пробовал сделать, несколько раз принимал/отправлял/возвращал деньги назад, потому что сам был «под санкциями», но не забывал при этом снять свою комиссию с каждой такой бестолковой транзакции. Комиссию, саму по себе весьма немаленькую, да еще и по тогдашнему валютному курсу. В итоге стоимость этой, с позволения сказать, «услуги» (так и не оказанной, кстати!) обошлась предпринимателю дороже самого платежа, после чего он, конечно, счет в этом банке закрыл. Однако тот потребовал компенсировать ему (банку!) неустойку от потерянной им (банком!) прибыли из-за досрочного закрытия счета. Как это называется, если не вредительство? И при чем тут прокурорский террор?
В стране, выбравшей курс на построение общества управляемой демократии, рано или поздно формируется правящий класс неуправляемой бюрократии. Это общественный класс, а не только люди из госаппарата. Представители этого класса свободно мигрируют между властью и бизнесом, с равным комфортом успевая и посидеть в теплых директорских креслах корпораций, и походить в чиновных сюртуках. Жизнь их протекает, по сути, вне законов экономики: декларируя в публичном пространстве свою преданность «рыночным принципам», на деле же свои личные блага они приобретают далеко не рыночными способами. А кроме того, этот класс обладает политической силой, способной навязывать свои правила всем остальным.
И по этой причине никакие механизмы «рыночного равновесия», никакие «тонкие настройки мотивации к справедливости» в отношении представителей класса неуправляемой бюрократии не работают и работать не могут. Остаются только насилие и принуждение, только карательные санкции. Собственно, для них и придуманы государственные правоохранительные органы. Справятся ли? Пока это вопрос.
