Этот остров находится в тридцати метрах от западного берега б. Теляковского, но ежегодно привлекает огромное число туристов со всего Дальнего Востока.
«Мы решили плыть на островок, находящийся шагах в двухстах от нас, а от берега всего шагах в 70–80. Называли мы этот остров «Шапкой Наполеона», т. к. издалека он был похож на шляпу. Вся верхушка острова заросла соснами, а с двух сторон внизу он был пологий, как поля у шляпы. Мы никогда не бывали на этом острове, – писал в 1920-х Олег Шевелев, внук знаменитого владивостокского синолога и предпринимателя Михаила Шевелева. – Вскоре мы подплыли к островку, вылезли на каменистый берег. Островок был небольшой, овальный, около ста ярдов в диаметре. Мы забрались в сосновый лесок на верхушку островка, спугнули несколько сонных сов, полюбовались видом на обе стороны бухты Теляковского. Затем пошли на пологую, каменистую восточную сторону острова, которую веками омывают волны.
Вдруг мы заметили большую каменную ванну, наполненную водой. Это была яма около трех аршин в диаметре и аршина полтора глубиной, в ней лежал камень, имеющий форму сердца, не менее одного аршина толщиной. Невольно кто-то из нас прыгнул на камень, и он пошатнулся с глухим стоном. Действительно, звуки от покачивающегося камня были похожи на стоны, т. к. они исходили из-под воды. По-видимому, волны били веками по этому камню, и, благодаря своей закругленной форме, он покачивался и постепенно углублял себе ложе. Мы долго забавлялись с этим «сердцем», меняя положение ног на нем и прислушиваясь к его стонам…
Мы решили поведать об этой находке оставшимся на берегу. Я поплыл к месту пикника и все рассказал. Все бросили еду, поплыли на остров и там забавлялись почти до самого вечера. С этого дня островок был переименован в «Остров томящегося сердца».
Ныне это, пожалуй, самое известное «каменное сердце» на побережье Японского моря. Его посещение в октябре 1931 г. так описывал писатель Михаил Пришвин: «Вечером ходили через Фермопилы к острову «Томящееся сердце» (назван так бывшими владельцами, потому что во время прилива шевелился камень на острове).
За перевалом в направлении к мысу Орлиное гнездо были темные синие тучи, земля же была вся желтая, как песок, и на ней, на желтом, кое-где, как густо пролитая кровь, стелющиеся кустики азалии с покрасневшими от осени листьями. Вдали белые волны разбивались о черные скалы. Какое-то «Томящееся сердце» — такое название камня: будто бы камень этот от напора волн шевелится и потому назван сердцем. Задорный мыс Орлиное гнездо убран весь ажурно-фигурными погребальными соснами…
И чем успокаивает шум моря, когда стоишь на берегу? Мерный звук прибоя говорит о больших сроках жизни планеты Земли, прибой – это как часы самой планеты, и когда эти большие сроки встречаются с минутами твоей быстренькой жизни среди выброшенных на берег ракушек, звезд и ежей, то начинается большое раздумье о всей жизни, и твоя маленькая личная скорбь замирает, и чувствуешь ее глухо и где-то далеко.
У самого моря был камень, как черное сердце. Величайший тайфун, вероятно, когда-то отбил его от скалы и, должно быть, неровно поставил под водой на другую скалу; камень этот, похожий своей формой и на сердце, если прилечь на него плотно грудью и замереть, как будто от прибоя чуть-чуть покачивался. Но я верно не знаю, и возможно ли это. Быть может, это не мера и камень, а сам я покачивался от ударов своего собственного сердца, и так мне трудно было одному, и так хотелось мне быть с человеком, что этот камень я за человека принял и был с ним как с человеком.
Камень-сердце сверху был черный, а половина его ближе к воде была очень зеленая: это было оттого, что, когда прилив приходил и камень весь доверху погружался в воду, то зеленые водоросли успевали немного пожить и, когда вода уходила, беспомощно висели в ожидании новой воды. На этот камень я забрался и смотрел на него до тех пор, пока пароход не скрылся из глаз. После того я лег на камень и долго слушал; этот камень-сердце по-своему бился, и мало-помалу все вокруг через это сердце вступило со мной в связь, и все было мне как мое, как живое.
Мало-помалу выученное в книгах о жизни природы, что все отдельно, люди – это люди, животные – только животные, и растения, и мертвые камни – все это взятое из книг, не свое, как бы расплавилось, и все мне стало как свое, и все на свете стало как люди: камни, водоросли, прибои и бакланы, просушивающие свои крылья на камнях совершенно так же, как после лова рыбаки сети просушивают. Прибой примирил меня, убаюкал, и я очнулся, разделенный водою от берега; камень же наполовину был потоплен, водоросли вокруг него шевелились, как живые, а бакланов на косе теперь доставала вода прибоя: сидят, сушат крылья – и вдруг их окатит водой и даже сбросит, но они опять садятся и опять сушат крылья, раскинув их так, как это у орлов на монетах. Тогда я принимаю в себе вопрос, как будто очень важный и необходимый для разрешения: почему бакланы держатся именно этой косы и не хотят для просушки своих крыльев перелететь немного повыше?
А то было на другой день, я опять пришел сюда слушать прибой, долго смотрел в ту сторону, куда ушел пароход, и потом очнулся в тумане. Чуть виднелось, на берегу копошились новоселы. Любого спросить, думалось мне, каждый признает во мне бродягу, бездомное существо и поспешит спрятать от меня топор и лопату. Как они ошибаются! Был я бродяга, но теперь я прострелен насквозь, и от этого через боль свою я везде чувствую одно и то же: мне везде теперь родина, в чем-то этом моем все существа на земле одинаковы, и нечего больше теперь мне искать, никакая перемена внешняя туда, внутрь меня, не принесет ничего нового. Не там родина, думалось мне, где ты просто родился, а вот родина, где ты это понял, что нашел свое счастье, пошел навстречу ему, доверился, отдался, а оттуда в тебя, в ту самую точку, где находится счастье, начали стрелять.
Морское летнее тепло поднималось наверх, охлаждалось у хребта и садилось обратно туманом и бусом. Но мне было – будто огромные белые стрелки в белой широкой одежде, колыхаясь, наступают и расстреливают меня не сразу пулями, а мелкой дробью, чтобы я, расстрелянный, уничтоженный, сам в себе жил, мучился и через эту необходимую муку все понял. Нет! Теперь больше я не бродяга и очень хорошо понимаю бакланов, почему им плохо крылья сушить на этой косе, а они все-таки не хотят перелететь повыше, на другую скалу: им тут пришлось рыбу ловить, и тут они застряли. «А перелетишь, – думают они, – повыше, где лучше сушиться, то еще, пожалуй, и рыбку упустишь. Нет, мы останемся жить на этой косе».
Да так вот и живут, перебиваются, обживают морскую косу. И так еще мне было, что вот этот камень-сердце лежит и чуть-чуть при ударе волн качается, и так он должен, может быть, сто лет и больше, тысячу лет лежать и покачиваться, а я никаких особенных преимуществ перед ним не имею, так почему ж буду я переменять место и утешаться? Нет утешения! И вот как только я сказал себе со всей силой, со всей решимостью, что нет утешения и не быть повторению и соблазну ожидания лучшего в переменах на стороне, то на какой-то срок мою боль отпустило, и даже на минутку представилось, что жизнь для меня продолжается и после расстрела».
«Остров томящегося сердца» прозвучал на всю страну 17 августа 2011 г. В тот день, в восьмом часу вечера, четырехметровая белая акула напала на 25-летнего гитариста Дениса Удовенко в бухте Теляковского. Денис и его жена Полина плыли от острова к берегу, когда на середине стометрового пути Денис что-то увидел и закричал: «Плыви быстрее! Здесь акула!»
Акула бросилась за девушкой, но Денис обхватил голову зверя руками и стал бить по носу. Акула схватила Дениса за руку, стала мотать по кругу и два раза увлекала его под воду.
Крики девушки о помощи услышали на моторной лодке неподалеку, но сначала подумали, что парочка дурачится. Когда же крики стали истошными, невыносимыми, парни направили лодку прямо к месту трагедии.
Сначала на борт подняли девушку. Потом один из спасителей крикнул Денису:
– Давай руку! – а в ответ услышал:
– У меня нет рук! Акула откусила…
Окровавленного Дениса доставили на берег, перебинтовали то, что осталось от рук, остановили кровотечение. Аптечки и веревки, чтобы сделать жгуты, собирали по всем палаткам на берегу. Затем его отвезли в больницу. Парня спасли, а впоследствии на собранные земляками деньги Денис сделал себе в Германии протезы обеих рук.
А оба сердца – Дениса и Полины – так и остались неразлучны.
Юрий УФИМЦЕВ
